Сколько «коричневых» в Германии? Где скрываются правые экстремисты? Западные немцы охотно перекладывают проблему на Восточную Германию, а те отбиваются отчетами от приставших клише. Уже несколько десятков лет дебаты на эту тему плетутся в хвосте общественных взаимоотношений, а тот факт, что полиция, правоохранительные органы и правосудие сами подстегивали правый радикализм, упускается из виду.

Восточный Берлин конца 80-х, незадолго до падения стены, на которое тогда никто не рассчитывал: если ты не голубоглазый блондин, если не можешь скрыть пританцовывающую женоподобную походку или ходишь на костылях, то тебе надо внимательно следить за тем, куда ты идешь, и тщательно выбирать маршруты ночных прогулок, чтобы не оказаться в ненужное время в ненужном месте. Люди говорят, что на стадионах снова слышится «Зиг хайль!» и что «бритоголовые» недолго думают перед тем как ударить человека.

17 октября 1987 года несколько скинхедов напали на зрителей концерта в Ционскирхе в Восточном Берлине, где выступала рок-группа Element of Crime. Собравшиеся слышали, как те кричали: «Евреи, убирайтесь из немецкой церкви». Били быстро и жестоко и исчезали. Народная полиция медлила и выжидала. Скандал получился громким, против «зачинщиков» было начато дело. Страх остался.

Вера в надежность антифашистского государства, возглавляемом Хонеккером, который отправил нацистов на 10 лет на каторжные работы, больше не существовала.

С тех пор беспокойство не исчезало. Люди с настороженностью относятся и даже избегают отдельных местностей и маленьких городов пяти «новых» федеральных земель или спальных районов Восточного Берлина, застроенных многоэтажными панельными домами. Может, это несправедливо и всего лишь предрассудок, но на всякий случай лучше помнить о риске оказаться в ненужное время в ненужном месте. Тот факт, что нацистские молодчики также живут в Гамбурге или Дуйсбурге, мало что меняет, если речь идет о страхе перед неприятными переживаниями. Кадры нагоняющей своих жертв банды в портовом квартале Лихтенхаген в Ростоке, в Хойерсверде или Губене крепко засели в памяти.

За правыми в ГДР наблюдали, но решительных мер не принимали

Первые общенемецкие дебаты о правых экстремистах в ГДР, в Восточной Германии и в объединенной Германии начались только в 1987 году. Особого успеха они не достигли, появлялась глупая рутина. Можно было сотни раз демонстрировать обиду и только раз сообщить о реальном вреде, что вообще свойственно нашим соотечественникам. Восточные немцы отбивались от клише отчетами, западные немцы культивировали ошибочное представление, что проблема была бы решена, если бы была локализирована в Восточной Германии, а власти ГДР признали бы свою долю вины. Шло бесполезное перетягивание каната: «Мои нацисты» — «Твои нацисты».

В прошлый понедельник Федеральный фонд исследований диктатуры Социалистической единой партии Германии (СЕПГ) приглашал принять участие в дискуссии «Коричневое наследие диктатуры». Встреча на удивление прошла без громких пререканий, но заставила признать, что волна возмущений часто прикрывала собой серьезные пробелы. Дебаты разделились на две части.

Беата Кюппер (Beate Küpper) из Высшей школы Нижнего Рейна (Hochschule Niederrhein) представила результаты исследования «Враждебность в общественных группах». Затем три восточных немца, Анетта Каане (Annetta Kahane) из Фонда Амадея и Антонио, Бернд Вагнер (Bernd Wagner) из Центра демократической культуры и историк Патрис Г. Путрюс (Patrice G. Poutrus) рассказали ряд характерных эпизодов и историй. Кто ничего не знает об этом, мог еще раз послушать, как отсутствие открытости, пристрастие к авторитаризму и политика ГДР, нацеленная на равенство, конформизм и однородность ускорили возникновение правой субкультуры.

К нацистской символике и народному сознанию охотно прибегали в армии и полиции. Расизм, сексизм, гомофобия, проскальзывающие в речах и высказываниях, были в порядке вещей. Министерство государственной безопасности («штази») наблюдало за гэдээровскими правыми, но не вмешивалось. В 80-е в Восточном Берлине многие были убеждены, что власть хочет использовать правых радикалов в качестве оружия против оппозиции.

«Националов» терпим, «автономов» убираем

Можно согласиться с Патрисом Г. Путрюсом, что 90-годы не принесли ничего нового или удивительного в данном вопросе. Революция высветила порядки, существовавшие в ГДР. Аргумент о преемственности двух систем в доказательствах не нуждается. Ибо кто хочет понять суть современного правого экстремизма, должен помимо истории ГДР помнить и о ранних 90-х.

По словам Бернда Вагнера, в 80-е годы и на Востоке, и на Западе возникла мощная ультраправая субкультура. «Бритые головы» в ГДР учились скрытности и конспирации, правые Западной Германии знали, как привлечь к себе внимание в политике. Сегодня оба течения встретились. Как это произошло, во всех красках и жестокости рассказывает фильм «Фюрер экс», вышедший в 2002 году.

Хотя в домах, которые занимала группировка «Национальная альтернатива» в районе Берлин-Лихтенберг, проводились обыски, действия, направленные против группы молодых нацистов, были менее жесткими и решительными, чем чистки на Майнцер-штрассе в ноябре 1990 года, призванные расправиться с леворадикальными группировками, называемыми «автономами». Это было расценено как своеобразный сигнал: «националов» терпим, «автономов» убираем. Такая конфигурация на годы отравила общественный климат в Берлине.

Об этом следовало бы поговорить… Об атмосфере начала 90-х, которая, казалось, благоприятствовала правым радикалам. Недавно Сабина Реннефанц (Sabine Rennefanz), которая ненамного младше неонациста Уве Мундлоса (Uwe Mundlos), в пространной статье для газеты Berliner Zeitung вспоминала о решающих моментах в судьбе правого радикализма: жалкие дебаты о праве на политическое убежище плюс сомнения восточногерманского общества, потеря четкой картины мира, отсутствие вектора развития после падения заветов коммунизма. Власти и институты на Востоке были слабыми, а «вожди» и «молодчики» сумели воспользоваться образовавшимся вакуумом.

Государство должно ввести монополию на применение силы

Если не говорить об антикоммунизме, силу правого движения в Восточной Германии не понять. Антикоммунизм действовал как мобилизующее и интегрирующее средство, он мог рассчитывать на общественный консенсус после выплеска справедливого гнева на партию, после многих лет диктатуры. На последних демонстрациях в Лейпциге можно было одновременно услышать и лозунги «Германия – единая родина» и «Красные вон!» Это неудобная тема, непростая.

Конечно, против коммунизма есть много убедительных аргументов, к тому же защитники диктатуры все время инструментализируют угрозу уклона вправо. Однако столь долго подавляемый антикоммунизм является такой же частью образа ГДР, как и авторитарные традиции. Он опирался на официально замалчивающиеся в ГДР воспоминания о пребываниях в плену в Советском Союзе, об изнасилованиях красноармейцами. Политические взгляды заряжались ненавистью.

Исследования «Враждебность в общественных группах» с его многочисленными тавтологиями эти темы не затрагивает. Хотя в нем отмечается, что в «новых» федеральных землях антисемитизм – более редкое явление, чем в «старых». Напрашивается предположение, что в ультраправом миропорядке эту роль выполняет антикоммунизм. Сегодняшний Ронни Буссе (Ronny Busse), осужденный за нападение в Ционскирхе, далек от насилия, но сохранил ненависть к «красному дерьму» и коммунистам».

Сейчас коренное отличие между Востоком и Западом заключается в том, что в «новых» федеральных землях значительно выше готовность к применению насилия. Помочь могут дискуссии, постоянная просветительская работа, поощрение гражданского общества и среднего класса. Но прежде всего стоило бы потребовать от государства ввести монополию на применение силы. Потому что именно в 90-е годы появилось ощущение постоянного страха, хотя ситуация казалась и не настолько серьезной. Провалы полиции, правоохранительных органов и правосудия также способствовали правому радикализму, как и «коричневое наследие диктатуры».

Оригинал: Süddeutsche Zeitung
Источник: Радио голос России