В мае этого года деканом исторического факультета СПбГУ стал Абдулла Даудов — бывший президент Вайнахского конгресса, в течение нескольких лет возглавлявший чеченскую диаспору Петербурга.
О том, трудно ли сейчас чеченцу стать деканом и изменится ли теперь освещение истории чеченского народа, Абдулла ДАУДОВ рассказал нашему корреспонденту.
— Вы стали первым чеченцем, занявшим пост декана за всю историю СПбГУ. И в МГУ деканов-чеченцев никогда не было.
— Вы верно сказали, что и в МГУ, и в нашем университете даже на должности заведующего кафедрой чеченца трудно вспомнить. Был горячий отклик на мое назначение со стороны коллег из Чечни, республик Северного Кавказа, Закавказья. Для всех это было неожиданностью – ведь не было никогда такого!
— Получается, ваше назначение – это политический акт?
— В какой-то мере это так. И при решении данного вопроса очень важна была позиция ректора СПбГУ. В октябре прошлого года он назначил меня исполняющим обязанности декана, а выборы состоялись в мае. Поэтому не исключаю, что ректор просчитывал и политический момент. Вузовская общественность многих российских национальных республик и ближнего зарубежья увидела, что нынешняя Россия другая – чуждая ксенофобии, современная, открытая. Мне звонили из Калмыкии, Мордовии, Башкирии, Татарстана, Осетии, Дагестана – все в положительном смысле были приятно удивлены: «Неужели это в России стало возможно?»
— А в самом университете научная общественность как отреагировала, негативные отзывы были?
— Нет, этого не было. Я все-таки в Петербурге с 1973 года, с отличием закончил исторический факультет ЛГУ, здесь же защитил кандидатскую и докторскую диссертации. Поэтому и ученый совет исторического факультета проголосовал за меня единогласно. Я понимаю скрытый смысл вашего вопроса. Действительно есть определенное предвзятое отношение к чеченцам со стороны некоторых людей. Это связано и с «чеченским конфликтом», и с тем негативом, который был в СМИ по отношению к чеченцам в 1990-е годы. Но люди думающие, культурные оценивают человека не по национальности.
— То есть вы видите в этом подвижки российского общества в сторону толерантности?
— Отвечу шире. Вот во времена СССР одним из лозунгов у нас был интернационализм, дружба народов. Советской власти действительно удалось сделать многое для сплочения всех народов, как тогда говорили, в «единую братскую семью». В этом, кстати, на мой взгляд, одна из основных причин того, что мы и Великую Отечественную войну выиграли. В период застоя, на основе сближения народов в движении «к единой цели», объявили, что в СССР создана новая историческая общность – советский народ. Это было, конечно, поспешное заявление – бюрократическое, канцелярское. Но вектор движения, несомненно, был задан верно.
Что мы имеем сейчас? Ту самую вами упомянутую «толерантность». Это значит – терпимость, уважение к культурным, бытовым, религиозным и прочим особенностям этносов. В условиях межэтнической конфликтности, в которой страна очутилась после краха советской власти, это, наверное, было правильно. Но сейчас мы должны думать о выходе на новый уровень. Мы потихоньку возвращаемся к тому понятию, которое должно быть для всех народов нашей страны единым – россияне. Не русский, чеченец и еще кто-то, а россиянин. И я воспринимаю свое назначение как еще один шаг в сторону формирования такого подхода.
— Изменилось ли отношение к чеченцам в современном российском обществе по сравнению с 1990-ми годами?
— Безусловно. Ситуация изменилась кардинально. Даже скажу так: весь этот вооруженный конфликт – ведь он шел не от всего чеченского народа, а лишь от его незначительной части, от радикалов, сепаратистов. Они были поддержаны определенными внутренними силами в самой России – политическими, криминальными, коммерческими. В качестве доказательства того, что не народ чеченский воевал с Россией, могу привести такой пример. Во время второго «чеченского конфликта» (антитеррористическая операция в Чечне) министр по делам Чечни С. В. Ильясов озвучил цифры: количество беженцев из Чечни в Россию составило более 600 тысяч человек. И это при том, что население в Чечне было меньше миллиона. А куда отправлялись беженцы? В Россию! Если бы они видели в России противника, вряд ли сюда бежали.
В 2000-е годы ситуация изменилась и в России, и в Чечне. Ее стабильности способствовали политика президента РФ В. В. Путина, жесткий курс руководителей Чеченской Республики Кадыровых. В итоге Чечня стала своеобразным форпостом России на южных рубежах. Изменилось и отношение к чеченцам в общественном сознании россиян.
— Возможен ли в какой-то перспективе новый кавказский конфликт?
— В конце 1990-х многие горячие головы на Кавказе из числа радикалов надеялись, что вот сейчас встанет весь Кавказ, как при Имаме Шамиле. Что все республики Северного Кавказа объединятся против России. Делали ставку и на Дагестан. Не вышло. В Дагестане тогда ходила шутка: «Дагестан добровольно в состав России не входил и добровольно из нее не выйдет». Не думаю, что при сохранении современного курса новая кавказская война может стать реальностью в обозримом будущем.

— Вы несколько лет были президентом Вайнахского конгресса, возглавляли чеченскую диаспору в Петербурге. Сейчас отношение горожан к чеченцам какое — лучше, чем раньше, или хуже?
— 1990-е годы и начало 2000-х были нелегким временем. Чеченцев (и не только их, а всех кавказцев) постоянно останавливали, проверяли документы, заставляли снимать рубашки и смотрели на плечи: хотели вычислить бывших боевиков, проверяли — носил он автомат или нет. Были конфликты и с бывшими военнослужащими федеральных войск, с теми, кто воевал в Чечне, – они зачастую воспринимали любого чеченца как врага. Последние 5 — 7 лет ситуация резко изменилась. В нашем городе все меньше и меньше говорят о чеченской диаспоре. Говорят меньше, потому что ситуация стабилизировалась — мало стало конфликтов, проблем вокруг чеченцев.
— А вот в Москве-то как раз в последнее время было несколько громких конфликтов: драка возле ТЦ «Европейский» из-за неправильно припаркованного автомобиля супруги чеченского чиновника или столкновение чеченских студентов с омоновцами.
— В Петербурге такие истории случаются гораздо реже. Тут дело и в общей культуре нашего города, и в той большой работе, которую проделало руководство нашей диаспоры. А вообще я считаю, что криминал, преступность, различные драки – это явление не национальное. Просто, если это сделал «инородец» — это более заметно, это вызывает больший резонанс. Вспомните, например, что было в Кущевке. Там же не кавказцы были, а смотрите, какая дикость там творилась. Я считаю, что и в СМИ, и в массовом сознании чересчур много внимания обращают на национальность преступников, а дело в другом.
— В чем?
— В коррумпированности власти. Возьмите недавний конфликт в Кировской области из-за дагестанских лесопилок. Сколько лесопилок в этом поселке? Три десятка! Из них всего 4 дагестанских, а на них все ополчились, в том числе и в СМИ. Вот, говорят, мол, эти дагестанцы подкупили чиновников и те покровительствуют их бизнесу. Но тогда претензии не только к дагестанцам должны быть, а к власти в первую очередь! Ведь если вы считаете, что кавказцы всех чиновников купили и поэтому им все сходит с рук, то глупо винить в этом только кавказцев. Нужно сделать так, чтобы чиновникам неповадно было брать взятки и нарушать закон. Помните, когда Шамиль Басаев захватил Буденновск и говорил, что ему денег не хватило добраться до Москвы? Хоть одного чиновника, силовика наказали за то, что басаевцы смогли столько блокпостов проехать? Они ведь проехали через все эти заставы, где сидели военные, милиционеры, работники ФСБ. Надо думать удалось это им сделать на платной основе. Хоть одного человека за это наказали?