В истории византийского крестьянства одним из наиболее слабо освещенных периодов является время VIII—IX вв. Споры иконоборцев с иконопочитателями поглощали все внимание византийских писателей — современников и, нередко, активных и страстных участников этой борьбы, оттесняя на задний план в их писаниях все прочие факты. Скупые подробностями упоминания о событиях из жизни пестрой, многоэтнической, многоязычной массы населения империи, вклинивающиеся в бесконечные описания церковных споров, занимают в источниках несоразмерно малое место.

Тем не менее, даже и те исключительно скудные и пристрастные сведения, которые вкраплены в сочинения хронистов и историков, поэтов и агиографов, в современную переписку, представляют выдающийся интерес. При их сопоставлении создается впечатление, что именно эта эпоха явилась одним из наиболее напряженных и ярких моментов в борьбе низших классов византийского общества против все усиливавшегося закрепощения.

В первой четверти IX столетия положение масс населения империи было особенно тяжелым. Непрекращавшиеся на протяжении всего VIII в. войны на западе и на востоке с арабами и болгарами, религиозные споры, преследования «еретиков», налоговый гнет, голод, эпидемии, землетрясения привели к массовому обнищанию городского и сельского люда. Разорению народных масс способствовала усвоенная византийским правительством — в дополнение к «обычным» формам классовой эксплуатации — система перебросок целых колоний населения с места на место для преодоления болезненно ощущавшейся убыли рабочих рук в опустошенных округах. На основе все возраставшего массового недовольства широко развертывались повстанческие движения.

Случайные и, несомненно, далеко не полные сведения, содержащиеся в источниках этой эпохи, свидетельствуют о длинной цепи народных восстаний, следовавших друг за другом на протяжении всего VIII в. (локализовавшихся преимущественно в наиболее «неблагополучных» районах поселений славянских племен). Полуподчиненные славянские общины Греции и Македонии вели непрестанную борьбу с византийскими властями, упорно отстаивая свою независимость, отказываясь признавать византийских правителей, платить подати и отбывать повинности. Невзирая на все репрессии, на следовавшие одна за другой «усмирительные» экспедиции византийских императоров, конечные успехи правительственного оружия были весьма незначительны. Волна восстаний поднималась все выше и выше, угрожая затопить европейские области империи.

Уже через какие-нибудь пятнадцать лет после одной из наиболее успешных экспедиций византийского полководца Ставракия в Пелопоннес, Элладу и Фессалию, после торжественно отпразднованного им «триумфа», славянские племена выступили вновь, подняв оружие против византийских властей. Но восстание 799 г. явилось лишь прелюдией к еще более грозным событиям первого десятилетия IX в. В 807 г. Патры, важнейший укрепленный порт на западном побережье Греции, сильнейший оплот византийской власти в Ахее, оказались в положении осажденной крепости, окруженные со всех сторон, с суши и моря, объединенными силами славянских племен, поддерживаемых арабами.

По распоряжению византийского императора Никифора в неумиротворенные области были введены на постоянное жительство правительственные легионы. Это мероприятие сопровождалось насильственным отчуждением земель, занятых до того славянскими поселенцами. Последние же были выброшены и переселены в другие области империи. Разорение бедняков — пенетов, лишившихся крова и дома, и переброска их в новые места способствовали распространению острой враждебности к правительству далеко за пределами «умиротворенных» районов.

Но и непосредственные участники осады Патр пострадали не в меньшей степени, превратившись в крепостных-енапографов местной метрополии Андрея Патрского. По свидетельству Константина Багрянородного, все славянские общины (ομάδες) были вынуждены нести без всякого ограничения тяготы по содержанию приезжих правительственных сановников, военных и гражданских. Более точной фиксации повинностей они добились, по-видимому, лишь к концу IX столетия в правление Льва VI (886—912). Расправа правительства с повстанцами лишь умножала число враждебных к нему элементов в угнетенных классах византийского общества.

Но и налоговая политика Никифора немало способствовала обострению классовых противоречий. Кроме «обычной» в Византии круговой поруки крестьян-общинников за налоги и повинности, односельчане «омохоры» должны были снаряжать за свой счет рекрутируемых в войска «птохов» и вносить дополнительный сбор в размере 18 1/2 номизм. Это мероприятие легло тяжелым бременем на беднейшие слои византийского крестьянства.

Никифор был мало популярен и в высших слоях общества. Проведение новой описи имущества с увеличением налогового обложения и отмена некоторых потомственных льгот и привилегий византийской знати значительно подорвали симпатии к правительству в состоятельных слоях земельных собственников.

Наконец, и в церковно-монастырских кругах внутренняя политика Никифора встречала резкое осуждение. Примирительное отношение к «еретикам» — павликианам и атинганам), захваты монастырских земель, за счет которых были увеличены императорские домены, отмена податных льгот, дарованных монастырям Ириной), — все вместе взятое создало в среде церковников и монахов злобную оппозицию против Никифора.

Враждебное отношение к правительству, нарушившему права и привилегии некоторых групп высшего класса общества, побудило их идеологов — церковных писателей и хронистов — включить в свои писания разнообразные, порочащие деятельность этого правительства, материалы. Именно благодаря этому обстоятельству в источники и смогли просочиться обычно замалчиваемые данные, хотя бы отчасти проливающие свет на подлинное положение масс населения империи накануне крупнейшего из известных в истории Византии народных восстаний.

Феофан, давая волю своему раздражению против Никифора, отмечает нищету и разорение бедняков — «пенетов» и «птохов» — в начале IX в., упоминая, что «им не могли ничем помочь и имущие, ожидая сами еще более тяжелых бедствий». Крупнейший идеолог иконопочитательской партии, подвергавшийся гонениям при Константине VI, Никифоре и Льве V, Феодор Студит оставил в своей переписке яркое описание тягостного положения мелкого городского и сельского люда в современную ему эпоху. Правда, направляя огонь своей критики не против основ современного им общественного строя, а лишь против той стороны политики правительства, которая задела и их кровные интересы, оба писателя ограничились в своих описаниях характеристикой лишь наиболее бросающихся в глаза последствий финансовых мероприятий императоров иконоборческой ориентации. Но и эти данные до известной степени приоткрывают завесу, обнаруживая действительное положение вещей.

Переписка Федора Студита в этом отношении особенно интересна. Он рисует картину бедственного положения народных масс, беспощадно угнетаемых вездесущими агентами казны. Взыскивая законные и незаконные поборы, налоговые сборщики выкачивали у беднейшего рыбака треть его дневного ничтожного улова. Солдатские вдовы подвергались взысканиям налогов за их умерших мужей. Сапожник, ткач и свинопас, виноторговец и мясник, строитель, медник и парфюмер, рыбак, охотник и птицелов — каждый становился жертвой сборщиков налогов, набрасывавшихся «как какие-то дьяволы» в самых неожиданных местах, на горных тропинках и на морском побережье.

При преемниках Никифора положение стало еще хуже. Болгарская война со страшным нашествием Крума и начавшиеся ожесточенные преследования «еретиков» привели к еще большему обнищанию масс.

В восточных провинциях империи — в Малой Азии и в соседних районах Кавказа — имело широкое распространение учение павликиан. Их лозунги борьбы с господствующей церковью за упрощение церковного церемониала, против церковной иерархии и паразитического роста монашества и монастырей находили особенно живой отклик в беднейших слоях населения этих районов, видевших в павликианстве знамя борьбы с византийскими властями.

Никифор был «милостив» к павликианам, за что его не переставали хулить церковники и монахи. При его преемниках — иконоборцах Михаиле I и Льве V — (не взирая на некоторую общность в иконоборческом и павликианском учениях против сектантов начались кровавые гонения). Последователи павликианства были фактически объявлены «вне закона». Книги их сжигались. С благословления константинопольского патриарха Никифора множество павликиан было убито. Сектанты спасались бегством, отдаваясь под покровительство эмира Мелитены, укрываясь и укрепляясь в Тефрике, Аргаусе и Амаре. Все они превратились в ожесточенных врагов империи, готовые при первом удобном случае открыто выступить против византийских властей.

Неудивительно, что когда некий Фома из Газиуры поднял в Малой Азии восстание, добиваясь захвата императорского престола, он нашел широкие круги приверженцев в самых разнообразных слоях общества. Все недовольные по различным причинам правящим императором устремлялись под знамена Фомы в надежде, что переворот принесет с собой перемену политического курса правительства в желательном для них направлении.

Угнетенные классы боролись в рядах армии Фомы, надеясь добиться при смене власти коренного изменения своего подневольного положения. Сервы (δοΰλοι) восставали против своих господ, стратиоты против своих военачальников), полупокоренные варварские племена — против византийского ига. Но в то же время движение, быстро переросшее рамки обычных дворцовых переворотов, пытались использовать в своих интересах и иконопочитательские элементы, недовольные иконоборческой политикой Льва V и компромиссным религиозным курсом Михаила II. В лагерь Фомы стекались и приверженцы свергнутого Михаилом Льва V, попавшие при новом правительстве в опалу.

Фома, пользовавшийся широкой популярностью как в силу своего личного обаяния, так и вследствие своих щедрот, быстро создал многочисленную армию. Он вербовал своих сторонников везде, где было возможно.

Огромный размах повстанческого движения, вылившегося в настоящую гражданскую войну, пестрота этнического состава сторонников Фомы, необычайно широкая территориальная экспансия восстания привлекли к нему исключительное внимание византийских писателей и современников. Хронисты и историки, обычно чрезвычайно скупо освещающие выступления народных масс, отводят восстанию Фомы в своих повествованиях значительное место. В сознании современников восстание, несомненно, преломлялось, как факт выдающегося значения. Яркие события борьбы повстанцев с правительственными войсками нашли свое отражение в современной переписке, в литературных произведениях, в летописях, в историографии. Впечатление, произведенное восстанием, было настолько велико, что современный стихотворец сложил ямбы про повстанца Фому, проставив в подзаголовке имя (άπερ ονομάζουσι τα κατά Θωμαν).

По-видимому, ходило немало изустных версий о событиях восстания, о самом Фоме, отразившихся в источниках. Уже в IX и X вв. биография Фомы оказалась окутанной легендарными подробностями. У Генесия и продолжателя Феофана можно найти и обычные для средневековой литературы сведения о «вещих» предсказаниях Фоме, сделанных задолго до начала восстания, и следы противоречивых рассказов о его происхождении и жизни.