Добро пожаловать в мое тело. Будьте, как дома. Отныне у нас общие кожа, позвоночник и нервная система. Вот наши ноги, которые всегда хотят бежать, когда видят полицейскую машину. Вот наши руки, которые всегда сжимаются в кулаки, когда политики говорят о необходимости сильнее укреплять границы, чаще проверять документы внутри страны и быстрее депортировать людей, не имеющих нужных бумаг.

А вот наши пальцы, которые недавно написали открытое письмо министру юстиции Швеции Беатрисе Аск (Beatrice Ask), выступившей по радио в защиту расового профилирования пассажиров в стокгольмском метро.

7 марта министр заявила нации: «Личный опыт — “Почему меня остановили?” – разумеется, бывает очень субъективным». Фактически, она намекнула, что столкнувшиеся с расовым профилированием пассажиры реагируют слишком остро, и их гнев иррационален. После этого она без перерыва продолжила: «Некоторым, ранее судимым, кажется, что их все время проверяют, хотя при взгляде на человека невозможно сказать, совершал он преступления или нет».

Какое интересное выражение — «ранее судимый». Оно точно характеризует нас. Всех нас – тех, кто виновен, пока не докажет обратного. Нас — тех шведов, которые не соответствуют устаревшему стереотипу истинно шведского голубоглазого блондина. Нас – тех, чей опыт ставит под сомнение имидж нашей страны как рая с равными возможностями для всех.

Мы помним стыд и оскорбления.

Нам 6 лет. Мы идем с папой на паспортный контроль. У папы — потные ладони. Он прокашливается, приглаживает волосы и чистит ботинки о заднюю часть брючин. Всех людей с розовой кожей пропускают. Папу останавливают. Мы думаем, что это, возможно, случайность – но та же самая сцена повторяется год за годом.

Нам 7 лет. Мы идем в школу. Отец рассказывает нам об обществе. Он очень боится, что дети унаследуют его отчужденность. Он говорит: «Если ты выглядишь так, как мы, ты должен быть в тысячу раз лучше всех остальных, чтобы тебя не отвергали».

Нам 8 лет. Мы решаем стать самым старательным ботаником в классе и самым угодливым подхалимом в мире.

Нам 9 лет. Мы смотрим боевики, в которых темнокожие насилуют, похищают людей, манипулируют, лгут, воруют и запугивают.

Нам 10 лет. Нас преследуют скинхеды – в первый, но не в последний раз.

Нам 12 лет. Мы заходим в музыкальный магазин. Охранники кружат, как акулы, переговариваются по рациям, следуют в нескольких метрах за нами. Быть максимально безобидным. Идти нормально. Дышать спокойно. Подойти к полкам с дисками и взять альбом Тупака так, чтобы всем было понятно, что мы не собираемся его красть.

Нам 13 лет. Мы слышим все эти истории. Вот у приятеля полицейские затащили в машину и избили старшего брата. Вот папин друг N, которого полицейский патруль задержал и бросил в вытрезвитель, потому что он нечетко говорил. В полиции заметили, что с ним что-то не так лишь на следующий день. В больнице у него обнаружили аневризму. На похоронах его девушка плакала: «Если бы они только мне позвонили, я бы сказала им, что он не пил спиртного». Тем временем в городе буйствовал ксенофоб с винтовкой и лазерным прицелом, застреливший за семь месяцев 11 темнокожих мужчин. Полиция бездействовала.

Нам 15 лет. Мы сидим у магазина электроники. Подъезжает полицейская машина, из нее выходят двое, спрашивают документы, осведомляются, что мы здесь делаем, потом садятся обратно и уезжают.

И все это время у нас внутри идет борьба. Один голос говорит: Они не имеют права заранее осуждать нас. Они не могут оцеплять город людьми в форме. Они не должны заставлять нас всего бояться в наших же родных кварталах.

Другой возражает: А что, если мы сами виноваты? Мы, наверное, ведем себя слишком громко. Мы ходим в толстовках с капюшонами и в кроссовках. У нас в коже могло бы быть меньше меланина. Наши фамилии напоминают этой стране, что она — часть большого мира. Мы молоды. Когда мы станем старше, все, конечно, изменится.

Но вот мы меняем толстовку на черное пальто, кепку — на шарф. Мы больше не играем в баскетбол, зато изучаем экономику. Однажды мы стоим у Центрального вокзала и делаем какие-то заметки в записной книжке (потому что даже, изучая экономику, мы не оставляем тайной надежды стать писателем).

Вдруг к нам подходит здоровяк с гарнитурой на ухе, требует документы, приказывает нам поднять руки и тащит нас в полицейскую машину. Вероятно, мы соответствовали ориентировке. Наверное, мы были на кого-то похожи. Мы просидели там 20 минут. Одни. Впрочем, не совсем одни. Мимо проходили сотни людей. Они смотрели на нас, и их взгляды говорили: «Вот. Еще один. Очередное подтверждение наших предрассудков».

Я хотел бы, чтобы вы были со мной в этой машине. Но я был там один. Я смотрел в глаза прохожим и пытался показать им, что я ни в чем не виновен. Что я просто стоял у вокзала и показался кому-то подозрительным. Но трудно доказать людям свою невиновность, когда ты сидишь на заднем сидении полицейского автомобиля. И невозможно быть частью общества, когда никто тебя такой частью не считает.

Через 20 минут меня выпустили. Без извинений. Без объяснений. Просто: «Можете идти».

Зная, что другим бывает хуже, я понимаю, что молчать нельзя. В конце концов, я здесь родился. Я знаю язык. Мне не грозит депортация.

Прошли годы, и политики придумали новые меры для поиска людей без документов. Полиция начала рыскать по торговым центрам, прерывать свадьбы и караулить у бесплатных клиник. Семьи с рожденными здесь детьми депортировались в страны, где эти дети никогда не бывали.

Все «просто делали свою работу». Охранники, полицейские, таможенники, политики, простые люди.

И ничего не меняется. Это угнетение низкой интенсивности продолжается благодаря нашей неспособности переформулировать наши застывшие национальные представления о себе.

И вот вечером у бара где-то в Стокгольме небелые стараются не стоять группами, чтобы их не разогнал вышибала.

Завтра люди с иностранными именами будут использовать при попытках снять квартиру фамилию партнера. И прямо сейчас обычная шведка, родители которой приехали из другой страны, пишет в своем резюме: «Родилась и выросла в Швеции». Она понимает, что будет, если она этого не сделает.

Все об этом знают. Но никто ничего не делает. Вместо этого мы старательно преследуем людей, переехавших сюда в надежде на безопасность, которую мы с такой гордостью предлагаем некоторым из наших граждан.

Я пишу «мы», потому что все мы — часть единого целого, единого общества.

Теперь можете идти.

Юнас Хассен Хемири – писатель, автор романа «Монтекор: молчание тигра» («Montecore: The Silence of the Tiger») и пьесы «Вторжение!» («Invasion!»).
Оригинал публикации: Sweden’s Closet Racists