Никола Королев, автор: Глеб Солнцев /Bang!Bang!Studio
Никола Королев: «Для меня эта жизнь — всего лишь миг, дурацкий сон».
Возле памятника Грибоедову на Чистопрудном бульваре меня встречает бывший адвокат и одновременно идейный соратник Николы, через которого я должен передать тому письма, — вежливый и улыбчивый мужчина лет примерно тридцати пяти. Над ним самим висит угроза уголовного дела: по его словам, во время одного из посещений подзащитного сотрудники Бутырки подбросили ему белый порошок, а теперь следователи подозревают его в том, что он пытался пронести в тюрьму тротил. Все это он получил якобы за отказ от сотрудничества с ФСБ и вытягивания из клиентов нужной информации. «Игорь Поповский», — протягивает он руку и, чтобы не стоять на улице, соглашается зайти в «Шоколадницу». Без напряга заказывает кофе у официантки с ярко выраженной восточной внешностью, одновременно рассказывая о грядущей священной войне белой расы с «недочеловеками». О своей молодости говорит как о «бурной и криминальной». Вырос в Измайлово, родители — обычные советские инженеры. В конце 80‑х попал в уличную банду, занимался разбоями и грабежами. Пару раз его ловили, но доказать ничего не смогли. «Многие из тех, с кем я тогда общался, сели в итоге в тюрьму, — вспоминает он, — или погибли в бандитских разборках. А я завязал — и пронесло».
«Завязал» весьма причудливым образом — позднее Игорь стал милиционером. «На самом деле, всегда хотел им быть», — неожиданно говорит он. «Даже когда грабили?» — «Да. Хороший милиционер, кстати, должен обладать криминальным мышлением. Без знания природы уголовной среды невозможно ловить преступников». По словам Поповского, милиционером он был при этом честным. «Не таким, конечно, как Глеб Жеглов, поскольку после 91‑го года милиция стала «коммерческой» и быть совсем не вовлеченным в этот процесс было невозможно. Как в ГАИ: если совсем не берешь взяток — тебя просто выгонят. Но беспределом я не занимался». Ушел в итоге спустя четыре года по собственному желанию, после чего подался в адвокаты, благо образование (Московская юридическая академия) позволяло. Защитником Королева он стал в июле прошлого года «по просьбе друзей» (сейчас Поповский состоит в этнополитическом объединении «Русские», возглавляемом Демушкиным, Поткиным, Артемовым и др.) и с тех пор общался с Николой примерно раз в неделю — больше, чем кто бы то ни было с воли. Хотя его работа, по сути, заключалась лишь в том, чтобы писать жалобы на условия содержания и беспредел тюремной администрации: подзащитный признает себя виновным во всех преступлениях. Многие приговоренные к пожизненному заключению берут на себя чужие громкие убийства исходя из вполне конкретной выгоды: пока идут следственные действия и суд лишние год-полтора посидеть в Москве намного предпочтительнее, чем, например, в поселке Харп, где зимой температура опускается до минус пятидесяти, а родственники больше чем пару раз в год на свидания приехать не могут. В то же время больший срок, чем пожизненный, все равно уже не получишь. Однако с Королевым другой случай — за содеянное он в полном ответе. «Если о чем-то и жалеет, то только о том, что многое сделать не успел, — рассказывает Поповский. — Недавно мы выезжали с ним на следственный эксперимент в Долгопрудный, где была убита районный судья Наталья Урлина, и Никола уверенно показывал то место, где стоял, откуда вышла жертва, как он стрелял и так далее. Почти нет сомнений в том, что он знает, о чем говорит».
Я интересуюсь, за что была «приговорена к смерти» русская женщина, на что адвокат Королева замечает, что напрасно таких, как Никола, общество принимает за «маргинальных нацистских отморозков»: «Он придерживается христианских ценностей, поэтому представление о том, что ведет войну только против нерусских — это пещерное представление. Если русский по национальности наносит вред своим братьям — он такой же враг. Нет такого, что если ты белый и русский, то у тебя уже есть некая индульгенция от господа Бога, что ты можешь делать все что угодно. Если русский милиционер крышует наркоторговлю — он в глазах Николы, конечно, тоже становится вне закона. Кстати, убийства таджикских дворников часто совершались, скорее, с целью тренировки для более серьезных дел или чтобы «повязать кровью» молодых соратников, снять психологический барьер. Королев понимает, что можно убить хоть двести таджиков, но это никак не повлияет на десятки миллионов мигрантов, что ездят туда-сюда. Вопрос во власти. Думаю, если бы Никола был сейчас на свободе, он перешел бы к более масштабным целям: чиновникам, бизнесменам, сотрудникам ФСБ и так далее. Чисто национальный подход отошел бы уже на второй план». Что касается судьи Урлиной, то, по словам Поповского, она вела дело местных сотрудников уголовного розыска, задержавших с поличным азербайджанских наркоторговцев, которых позже под давлением диаспоры отпустили, а на оперов, наоборот, завели уголовное дело за превышение полномочий. Кроме того, судья несколько раз во время процесса нелестно высказалась о русских националистах (все подсудимые были сторонниками РНЕ). За это и убили.
Черкизон
Впрочем, Урлина так и осталась единственной жертвой Королева из числа «сильных мира сего». Вместе со своими соратниками из военно-спортивного клуба «СПАС», который Никола создал в 2001‑м, убивал он в основном граждан куда попроще: 22 апреля 2006 года, спустя два дня после дня рождения Адольфа Гитлера, — 16‑летнего Вигена Абрамянца, в августе 2006‑го — простых посетителей (а вовсе не Тельмана Исмаилова) Черкизовского рынка: бомба, заложенная подельниками Королева, унесла жизни четырнадцати человек, в том числе двух детей, двух граждан России и гражданина Белоруссии. На вопрос, понимает ли он мотивы Николы, адвокат Поповский отвечает: «Да. С одной стороны, я не сторонник убийств простых граждан и вообще крови, с другой — в свое время я работал в управлении по Восточному округу, и нам под страхом увольнения запрещали даже появляться на Черкизоне, не говоря уже о том, чтобы проверять документы, товар или кого-то задерживать. Там был расцвет этнической криминальной жизни. Возможно, иного пути повлиять на ситуацию не было». В том же году, когда был осуществлен теракт на рынке, Королев с друзьями убил еще и двух кубинцев (как раз, в частности, по этому делу Николу и привезли из Харпа в Москву). «А причем здесь христианские ценности?» — интересуюсь я. «Христианином в представлении Королева может быть только белый человек», — отвечает Поповский. «В Евангелии разве такое написано?» — «Это вытекает из Ветхого завета. У Ноя, который пережил вселенский потоп, было, как известно, три сына — Иафет, Сим и Хам. Иафет — прародитель белых людей, Сим — арабов и евреев, а Хам — всех «черных». И Хама Бог проклял, как, впрочем, и евреев. Все они считаются богопроклятыми. Поэтому убийство небелого человека для Николы не считается грехом. Если бы он убивал за бутылку водки — это был бы безусловный грех. А за веру — это даже благо. Он, по собственным представлениям, убивает не ради удовольствия — он ведет освободительную войну». Я вспоминаю, что один из коллег Поповского, адвокат Матвей Цзен, защищает в судах русских националистов, и спрашиваю: «А если гипотетически — убили бы его?». «Да, у Матвея есть китайские корни. Но Никола говорил мне, что в его первой бригаде, которую он создал в 96‑м году, несколько человек были осетинами. Они считали себя русскими скинхедами, и это было главным». «А что, скинхеды, когда убивают, успевают спрашивать у жертвы, «не считает ли она себя русской?». На этот вопрос Игорь не нашел что толком ответить.
Корни радикализма Королева лежат, скорее всего, в его родословной. «Моя бабушка Вера Филипповна — архирелигиозный человек, старообрядка из казачьего рода, с некоторыми религиозными расовыми взглядами, — ответит мне Никола на одно из писем. — Очень добрый, святой человек. Мать — также верующая, образованная. Отец — профессор музыки. Бабушка бы мною гордилась и поддерживала. Отец, можно сказать, антисемит и национал-патриот, взгляды мои разделяет, но методы — нет. Он любит повторять: «Они весь мир захватили, что ты один можешь сделать против всей этой системы? Тебя раздавят, как катком гусеницу».
«Как катком гусеницу» не раздавили, но планы подпортили. Теперь все свое время, за исключением прогулочного часа один раз в день, Никола проводит в двухместной камере четыре на три метра с маленьким столом, двумя узкими кушетками, умывальником, унитазом и окошком на двери. Телевизора нет — только радио. Передавать ему можно только книги, продукты, сигареты, бумагу, ручку. Спортом — отжиманиями, приседаниями, подтягиванием — заниматься почти не дают: администрация следит за тем, чтобы заключенные не сильно следили за здоровьем. «Никола рассказывает, что если ты начинаешь бегать по прогулочному дворику и разминаться (дворик намного больше, чем камера), то тебя могут сразу посадить в карцер, — утверждает Поповский. — Если заключенный тренируется — значит, готовится к побегу, такая логика». К небогатому списку развлечений периодически добавляется общение с сокамерником, если кого-то подсаживают. По иронии судьбы, какое-то время рядом с Королевым сидел узбек, который двумя годами ранее набросился в лесопарке на женщину с ребенком, изнасиловал и убил обоих. «На воле Никола, конечно, отправил бы его в лучший мир, — уверен Поповский. — В тюрьме же приходится как-то взаимодействовать». Вместо прямого действия Королев пишет из тюрьмы воззвания к братьям на свободе. Вот одно из последних: «Несомненно, грядет новая эра, несущая в себе борьбу за белое человечество! Мы просто обязаны превзойти себя и стать белыми богами, в покорность которым падет весь нынешний мир. Но для этого мы должны пройти трудный путь священной расовой войны, дабы доказать всем свое право на жизнь, жизнь белого человека. Несомненно, время для этого пришло. Мне безразлично, чья кровь должна будет пролиться ради нашей с вами победы — моя или других людей. Ради нашей победы мы не должны жалеть себя и других, не должно быть никаких правил, мы должны помнить всегда, что на кону не только наша с вами жизнь, но и жизнь наших детей и близких! Уже близка эра нового — белого сверхчеловека! И все мы пророки грядущей RaHoWa!».