Гольяново вошло в тройку худших мест планеты для туристов.

Портал Buyagift.com составил рейтинг худших на планете мест для туристов, сообщает The Daily Mail. В список вошёл московский район Гольяново, который разместился на третьем месте.

Авторы рейтинга советуют всем путешественникам, оказавшимся в этом районе на востоке российской столицы, не задерживаться на улице и ходить не поднимая головы. Опаснее Гольянова оказались только цыганский квартал Столипиново в болгарском Пловдиве и столица Колумбии Богота.

При составлении рейтинга учитывался не только уровень преступности, но и уровень бедности местного населения. В перечне также фигурируют Детройт, а ещё районы Братиславы, Нового Орлеана и Бухареста, сообщает сайт Village.

Обратимся к репортажу Сноба, чтобы понять, что не так в этом районе Москвы.

Кладбище домашних животных, качалка под открытым небом, бездонный пруд, где утонул трактор и всплывают трупы. Это Гольяново — бронзовый призер чемпионата самых опасных мест мира по версии американской прессы.

Носу — больно: грязное тело, сирень, перегар, каштановый цвет и куриный жир. Больно и ушам: смех, шансон, проклятия на дюжине языков и заунывные вопли, похожие на молитву.

Гольяново — Беверли-Хиллс московских окраин. Отсюда родом «Ранетки», здесь снимали клип «Звери», здесь живут сестры Зайцевы из «Камеди клаба». Но на улицах знаменитостей не встретишь. Деревенский покой: висит белье меж двух черемух, толстый мужчина загорает на лавочке топлесс, обдолбанная спайсом молодежь корчится в сиреневом кусте, вызывая неудовольствие местного интеллигента.

— Полицейский патруль у «Щелковской» раз в месяц, а был бы раз в день — не осталось бы наркоманов этих. И прочих элементов. Возвращаюсь раз из театра — три лба стоят. Не зря, думаю, стоят. Дай, говорят, десять рублей. А я им: можно с вами постоять, если вам хорошо подают? Вот так, хохмочкой прошел. А в иные дни кричи коровой — не докричишься.

У него комические брови, как у молодого Этуша. Он знаток наркобизнеса: привокзальные барыги облюбовали козырек его подъезда, каждый день новая «закладка».

Гольяново наполнено банным ароматом липы, акаций и рябинового цвета. Зелень поглотила район и скрыла все неприглядное. Днем в тенистых двориках сидят только редкие азиатские домработницы или уборщицы со своими детьми, пока их мужья поливают газоны неподалеку. На детской площадке отдыхает группа местных выпивох — знатоков жизни на районе. Женщина в футболке с логотипом пивной и с окровавленным глазом заявляет, что Гольяново очень приветливое место и их никто со вчерашнего дня не обидел. Остальные разливают водку и шипят: «Журналисты-буи, буи-журналисты». Дружелюбен и трезв лишь кучерявый армянин в туго натянутой, несмотря на жару, кожаной куртке.

— Я Артур. Пять лет здесь живу — все просто прекрасно. Как дела в Гольяново, лучше спросите у батюшки в церкви через дорогу — скажите, что вас отправил Арнольд, в общем, тот самый, которому он в пять утра A6 Quattro освящал. Я тогда пригнал из Германии и разбудил батюшку ни свет ни заря.

Из школы выходит папа с татуировкой в виде паутины на локте. Среди подростков в нулевых считалось, что это типичный признак скинхеда. Интересно, какие у него дети — все ли в папу пошли — и какие у них друзья. Старшеклассники демонстрируют доступный лоск: хлопковые брюки, замшевые ботинки, тонкие кардиганы.

— Привет, какой класс?

— Десятый, — отвечает мне юный Ромео в джинсах и кроссовках, самый красивый и, следовательно, самый раскованный.

— Кто у вас тут самый лютый?

— Физрук, наверное.

— А ребята? Правые-то есть?

— Да нету. Ну какие здесь правые?

Самый высокий мальчик явно с киргизскими корнями, у самого тихого — черкесские брови, а Ромео похож на португальца. Среди имен одноклассников звучат Вагиф, Казбек, Али. Действительно, какие здесь правые?

— Ну вон там, гляди, пошел явно в фанатской куртке — что это он так тепло одет?

— Да потому что он дебил. Его отмудохать — как два пальца об асфальт.

— Ты такой вот, да?

— Нет, я просто так сказал.

— Так что, дерзких нет здесь?

— У нас школа хорошая, район нормальный. Это вон там и вон там (машет руками вдаль) дебилы одни учатся, а в этоу школу чтобы перейти, надо экзамены сдать.

Сразу за школой — гаражи. Они покрыты надписями «Мы любим Шамиля и Мерика». Наверное, это и был Шамиль. Или Мерик.

Болото очистили и обвели набережной, и получился огромный Гольяновский пруд, центр здешней жизни. На берегу десяток рыбаков. Рыжеволосая рыбачка Таня в помятой грязной кепке с фонариком под козырьком командует «Тикай!» и закидывает леску на середину пруда.

— И карася можно вытащить, и карпа. Карась сладкий, травой не воняет. В магазине из бассейна при тебе рыбу вылавливают — она и то вонючая какая-то.

— Раньше, лет шесть назад, мы и на Серебрянке ловили, недалеко от «Партизанской», но потом рынок закрыли, и туда не подойдешь сейчас, — подключается к разговору мужчина в очках. — Вот там лафа была! Рублей по тыще в день на этой рыбе делали! Китайцам продавали. Они нас видят — и сразу: «Друга! Рыба есть, друга?» Они же сами ловить не умеют. Потом переняли у нас и начали ловить, даже на мормышку. Потом и донки стали закидывать, совсем обнаглели.

— Ага! Помнишь, как они от моего Шерханчика-то в воду все попрыгали, прямо с удочками? — смеется Таня. — Шерханчик — это собачка моя, кавказская овчарка. Одно время китайцев и на нашем пруду стало видимо-невидимо. Приходишь — негде сесть, прямо гирляндами сидят. Ну, я с собачкой пришла один раз, они ее увидели — и в воду, кому охота на зуб-то попадать. Мы им сказали: «Хотите ловить — пусть приходит кто-нибудь один и ловит, нефиг тут гирляндами сидеть».

В пять вечера к нам присоединяется проводник, Ваня. Я выбрал его за гангстерский прикид и пулемет Томпсона на аватарке — опасный страж опасного района. Но он оказался школьный сисадмин, а жена его Настя — детский психолог. Милые люди с чисто московскими убеждениями («негров — ненавижу»), чисто московскими эвфемизмами для жителей Кавказа («итальянцы») и чисто московской рационализацией неприязни («наркотой у пруда торгуют»).

— Рыбу они едят местную? — усмехается Ваня. — А я бы на их месте не стал: говорят, когда этот пруд только делали, здесь утопили здоровенный трактор, который в болоте с концами увяз. Да и по несколько машин за сезон в нем оказывается, молодые люди отдыхают хорошо, машину на ручник поставить забывают. А еще про него есть такая шутка: если на пруду на одно славянское лицо приходится по четыре-пять «итальянских», то можно не смотреть на часы, время — полвосьмого вечера.

Чебуречная «Встреча» со средним счетом 180 рублей утонула где-то среди корпусов Московского абразивного завода. Аппетит меж тем нагулялся, и мы побрели до ближайшего заведения, которое на карте было отмечено как «У Федоровича», имело вывеску «Старый дворик» и вид типичного азербайджанского ресторана. Мужчины в атласных жилетках, крашеная лепнина и резьба, как в купеческих хоромах, блестящие скатерти, которые неистово пылесосят ручными пылесосами после каждого гостя — я заметила, это особая фишка всех азербайджанских ресторанов, имеющих в названии слово «дворик».

Хиты меню: «Ароматовый барашка», «Каре ягненонка с овощами», «Спагетти корбанат». За 900 рублей — дороговато для локального шалмана — нам принесли шипящий садж с телятиной и жареными овощами, в центре которого торчал островок из помидора с тремя пальмами, свернутыми из лаваша и зелени.