В зале это вызвало волну возмущения. Люди начали задавать вопросы, требовать прекращения насилия и просить не размещать зенитки на крышах многоэтажных домов, тем самым не подставлять под удары мирных жителей. На это Губарев ответил, что о фактах размещения зенитных орудий на многоэтажках ему ничего не известно, а насилие можно остановить лишь при заинтересованности украинской стороны.

Следом за ним вышел вице-мэр Савинов. Рассказав о гуманитарных коридорах, он также призвал скорее покинуть Донецк и предложил ДНР прекратить огонь. Через несколько минут сам Савинов, его помощник и некоторые из тех, кто задавали слишком много вопросов, были задержаны на выходе солдатами ДНР и увезены в неизвестном направлении. Ополченцев не смутило, что задержание произошло на глазах иностранных журналистов и представителя ООН по правам человека. Оставшиеся жители приняли обращение о необходимости ввода миротворческого контингента ООН в зону конфликта. Самим организаторам удалось спешно ретироваться, так как погоня, организованная за ними, закончилась поломкой автомобиля ополченцев.

Когда вернулись в штаб, появилась информация о высадке тяжелой бронетанковой бригады Польши в Одесском порту, а уже вечером того же дня главной темой всех мировых СМИ стал сбитый Боинг малазийской авиакомпании. Ощущение края пропасти в тот момент стало, пожалуй, самым отчетливым за все время с момента моего приезда.

Бомбежки

На следующий день город стали бомбить, первым минометному обстрелу подвергся район завода «Точмаш» и прилегающий к нему частный сектор. На предприятии, уже заброшенном к этому времени, снаряд угодил в какой-то цех. Начался пожар, дым от которого был виден из любой части Донецка. В частном секторе по счастливой случайности были лишь побиты заборы, оборваны линии электропередач, перебита газовая труба. Когда наша съемочная группа приехала на место, мы застали людей в состоянии паники и непонимания. Жители, оставшись без света, высыпали на улицу, проклиная войну, «хунту» и Порошенко. Стали собирать вещи… Где-то вдали слышны были неумолкающие залпы артиллерии. Не было ясно, по каким именно целям стреляет украинская артиллерия. Но, глядя на разбитые пристрои частных домов, мне стало очевидно: война пришла и в этот город и огонь по мирным жителям украинская артиллерия ведет вне зависимости от наличия в том или ином районе военных объектов. Ведь ни на «Точмаше», ни в самом поселке никаких военных целей у ополчения не было…

(В этот же день в район железнодорожного вокзала, уничтожив блокпост ДНР, вошла группа из двух украинских танков и четырех БМП. Дав непродолжительный бой, колонна так же спокойно удалилась в расположение своих войск. На вокзале погибли четверо ополченцев и один мирный житель).

В штабе мне объяснили, что подобные обстрелы украинская армия производит для нагнетания паники в городе – и, как следствие, для снижения лояльности жителей Донецка к ДНР. Чтобы противостоять этому, необходимо создавать позитивный информационный фон. В частности, больше писать о победах, чем мне и предложили заняться в составе группы корреспондентов. Затея мне понравилась. Ничего не подозревая, я обратился к своему куратору, спросив его, где брать информацию и получать сводки. Ответная реакция меня удивила. Куратор недоуменно посмотрел на меня и объяснил, что доступ к данным о реальных результатах операций нам никто не даст и писать о победах придется «от балды». Следом пришел один из руководителей отдела и с радостью доложил: «Сегодня ночью была уничтожена колонна с укропскими ранеными, 150 человек. Бейте это в ленту. Но только пишите не о раненых, а просто о колонне из бронетехники. Укры опровержения все равно не дадут. У них вообще, как они пишут, потерь нет…». Не найдя в себе силы писать такое, я ушел из корреспондентского отдела в отдел аналитики, где и помогал и до этого.

Обратная связь с населением по сравнению с первыми днями стала разительно отличаться. На общем фоне поддержки в разговорах людей начали выплывать все менее и менее радужные темы. Стали сказываться перебои в поставках медикаментов. Из аптек исчезли инсулин, кардиологические препараты, пропали успокоительные и обезболивающие. В некоторых аптеках, видя перед собой человека в форме, имеющего отношение к Новороссии, продавцы едва сдерживали злобу. А на вопрос, как обстоят дела с препаратами, сквозь зубы отвечали: «Об этом нужно спросить у вас. Вы же фуры в город не пускаете, а мы не знаем, чего людям говорить».

С продуктами, несмотря на слухи об их нехватке, тогда все было в порядке, не считая повысившихся цен и закрытия продуктовых магазинов премиум-класса. В общественном транспорте стали шептаться о том, что, людям не нужна ДНР, лишь бы только не было войны. «Здесь не ДНР с Украиной воюет, а Россия с Америкой, нам же просто не повезло тут жить», — говорили люди. «Мы, пенсионеры, получали две тысячи гривен, на тысячу живем сами, тысячу отдаем соседям. Людей сократили, завод закрыли, и теперь у соседей вообще денег нет. Порошенко запретил нам, тем, кто здесь остался, выплачивать деньги. ДНР никому ничего не платит. Мы что, старики, теперь с голоду умирать должны?» — говорили люди.

Пожалуй, самой распространенной темой в разговорах жителей стало беззаконие, творимое вооруженными людьми с нашивками ДНР. В частности, так называемый «отжим», кода люди в форме под предлогом (а чаще всего без) просто выбрасывали владельцев из автомобилей или же при попытке сопротивления «На благо революции» увозили несчастных в неизвестном направлении. С каждым днем недовольство людей нарастало, поводом тому стали социальные проблемы с задержкой или невыплатой пособий и пенсий, беззаконие отдельных представителей ДНР, неадекватность некоторых законов, принимаемых республиканским правительством.

Тем временем закрытых магазинов в городе становилось больше, чем открытых. Ночью все ближе к городу гремели раскаты взрывов, слышалась стрельба крупнокалиберных орудий и залпы «градов».

Арест

В итоге та информация, что я получал от людей и доносил до начальства, те вопросы, которые я задавал в штабе, и фотографии, что я делал, обернулись для меня бедой. Придя в отдел в двадцатых числах июля, обратно я вышел в сопровождении четырех автоматчиков, с пластиковыми наручниками на пальцах (весьма оригинальный способ фиксации, но вместе с тем довольно надежный) и импровизированным мешком на голове, сделанным из полотенца и скотча. Меня задержали по подозрению в пропаганде против ДНР и шпионаже в пользу украинской стороны. Сказать, что били сильно, я не могу, разве что только на словах угрожали отрезать палец. Но это я в расчет не беру. Мой непосредственный начальник по аналитике, позывной «Кишинев» (изменено), распорядился, чтобы мои ноги и лицо остались целы. «Если даже он и работает на ту сторону, за деньги мы сможем его использовать», — сказал он. Гадко в этот момент было не то, что меня бьют, а то, что человек, которому я совершенно искренне старался помочь, посчитал меня предателем… Хотя время военное, реакция понятная, но все же…

Меня отвезли в соседнее здание Службы Безопасности Украины, где на тот момент находилось управление военной контрразведки ДНР. Я уже смирился с тем, что живым наружу не выйду. Но дознание, к моему удивлению, было не таким уж грубым, хоть и проводилось в условиях определенного дискомфорта, вызванного наручниками и мешком на голове. В целом же оно носило характер сугубо мирной и даже вполне интересной беседы. В первую очередь ко мне прицепились за мои записи, которые я делал каждый день по итогам мониторинга. Первым вопросом было, почему в них по большей части только негатив. Я все объяснил. Вскрыв содержимое моего планшета, к тому времени разбитого, и не найдя в нем ничего компрометирующего ДНР или представляющего стратегическую важность для украинской разведки, было принято решение меня развязать и снять мешок. Первым делом, увидев свет, я извинился за свой растрепанный внешний вид, что вызвало улыбку начальника. Меня похвалили за чувство юмора и тут же признали «русским человеком». Мужчина, что меня допрашивал, хоть и представился, но попросил, чтобы его имя нигде не фигурировало. Скажу лишь, что он имеет самое прямое отношение к украинскому «Беркуту».

Он рассказал мне много того, что оставалось за кадром февральских событий. Понимая то место, куда меня привели, я признался в том, что сам Майдан лично поддерживал. На что получил удививший меня ответ о том, что многие люди и в «Беркуте» поддерживали слова, которые звучали со сцены Майдана… «Если бы к нам нашли слова, если бы мы их услышали, мы бы сами своими щитами прикрыли собравшихся. Потому что то, что говорили о Януковиче, мы понимали лучше их, — сказал он. — Но мы ничего не услышали, вместо этого нас начали жечь, по нам начали стрелять. И, кроме злобы, мы уже ничего не чувствовали. Мы ели тухлое мясо, что нам привозили, и ждали лишь приказа. Но Янукович (тут мой собеседник сдобрил крепким словом фамилию бывшего украинского лидера) этого приказа так и не дал».