Анна Гедымин
Мать-поэтесса сбежала от сына-нациста, чтобы он не сдал ее в психушку. Данила Гедымин обрил голову и носит свастику.

Известная московская поэтесса Анна Гедымин опубликовала в сети пост-призыв о помощи:

“Друзья, я, похоже, попала в серьезную беду. Мой сын (ну да, тот самый, милый, который мои книжки на вечерах продавал) и его сожительница всерьез решили завладеть нашей квартирой, а меня отправить в сумасшедший дом. А поскольку нормальная психиатрическая экспертиза моей недееспособности не обнаружит, подкарауливают меня дома со “свидетелями” — чтобы умеренно поколотить, вызвать психиатрическую неотложку и сделать вид, что у меня был припадок. Одна неудачная попытка ими уже совершена… В общем, скрываюсь. Единственная связь — по мобильному. Всё это очень больно и страшно, поверьте. Ну и — если вам сообщат, что я в психиатрической клинике, знайте, что меня надо спасать”…

Анна — поэт и писатель, хороший. Не такая популярная, как Захар Прилепин и Борис Акунин, но — восемь книг, десять литературных премий, сотни публикаций в периодической печати, в том числе в “Комсомольской правде”. У Гедымин чистый и точный русский язык: кто не читал, прочтите, не пожалеете…

Подруга выгнанной из дома поэтессы рассказала подноготную конфликта: девятнадцатилетний сын Анны Данила — радикальный националист. Обрил голову, носит свастики… И постоянно упрекает мать в еврейской крови.

ДАНИЛУ ПРИВЛЕКАЛА СИЛА

Время всегда идеально
Для повитух и могильщиков,
Пекарей и строителей,
Выпускников меда и педа…
…Напуганный еврейский мальчик,
Заброшенный разводом родителей
В район Текстильщиков,
Бреется наголо,
Перенимает повадки скинхеда…
(Анна Гедымин)

Мы встречаемся с Анной в Центральном доме литераторов, она похожа на героиню фильма “Амели”.

Да, она написала эти строчки о сыне. Отец Даниила — известный ельцинский экономист Борис Пинскер. Он был директором издательства Catallaxy и официальным супругом еще более известного экономиста Ларисы Пияшевой… В общем, вместе Борис и Анна жили недолго.

Даня родился в центре Москвы, в элитном доме ветеранов КПСС, ходил в детский садик Литфонда (вернее, мать возила его туда на машине). Дома у Гедыминов собирались литераторы…

А потом, в годик ребенка, Анна переехала даже не в Текстильщики, а на рабочую окраину, в Выхино. Жесткая среда: негры, кавказцы, общежития непопулярных вузов…

Гедымин говорит, что сделала все ради сына: обменяла однушку на трешку, чтобы у Данилы была своя комната. И перевезла в дом напротив родителей, чтобы бабушка и дедушка общались с внуком. И отдала ребенка в английскую спецшколу, пусть на окраине…

“Все для тебя, — пишут в стихах плохие поэты, не такие, как Анна. — Все в этой жизни только для тебя”.

Проблемы появились в одиннадцать.

— Я тянула сына в писательскую среду, — говорит женщина, — а он стал тяготеть к бандитской тематике. “Па-а-а-любому”, “ты здесь никто”, “на раёне”. Мы посмеивались: привыкли считать, что он талантлив, полагали, что он копирует стиль… А потом поняли, что он так думает. Внутри стал таким.

Анна водила сына к психиатру, тот ей сказал: “Не волнуйтесь, все хорошо, мальчик очень вас любит! Просто он из экспериментаторов, ищет себя. Найдет”.

Мальчик нашел: перестал ходить в школу, стоял на учете в милиции. Анна пыталась высказывать сыну свое ценное мнение (так рекомендовал психиатр), поливала Данилу из чайника, чтобы разбудить в школу — парень ругался на чем свет стоит. В школе Анну тоже ругали, отец в воспитании не участвовал, а потом и вовсе эмигрировал в Израиль. Денег особых в семье не было. Поэты не олигархи.

— Наш круг необаятелен для молодежи, — говорит Гедымин. — Писатели сегодня — плохо одетые, бесправные люди. Если кто не знает, мы ведь не получаем за свои книжки ни копейки, а зарабатываем кто как умеет, я — редактурой. А Данилу тянула сила, и он нашел эту силу…

На выпускной вечер мальчик пришел бритым налысо.

“Гитлер был не таким плохим”, “многие евреи в Третьем Рейхе поддерживали фюрера”, “черные” (хачи, азиаты, Обама) — …”, — и это только немногие из пещерных, трущобных высказываний, которые, по словам Анны, допускал ее сын.

НЕ УЖИЛИСЬ С НЕВЕСТКОЙ

Опять виновных нет и правых,
Лишь привкус боли и беды
Да этих мальчиков кровавых
Неравномерные ряды.

(Анна Гедымин. О националистических беспорядках 2010 года на Манежке)

— Я говорила ему: как же так? Ты на пять восьмых еврей, твой отец из традиционной еврейской семьи, и я, на четверть… Значит, ты не уважаешь дедушку, который тебя вынянчил? Нашу семью, своих предков? Как ты можешь быть за фашистов?

Данила сначала кричал: “Я убью тебя, если ты скажешь это кому-нибудь!”, — потом начал секретить от матери свою жизнь. Анна догадывалась, что сын торгует спортивным питанием, строит финансовые пирамиды… Словом, “мутит”. Два года после окончания школы парень официально не учился и не работал.

Но они еще хотя бы разговаривали по душам. О счастье (“Ты счастлив, сынок?”), о Гитлере…

О том, что случилось потом, хочется сказать телеграфным стилем.

В мае этого года Анна вернулась из литературного турне по Израилю, по квартире были разбросаны женские вещи и мебель, которую Данила и его новая подружка выставили из комнаты сына. Мебель пришлось выкинуть.

Подружка осталась с сыном жить. На вымученное Аннино: “Катя, давайте знакомиться, садитесь чай пить”, — последовало категоричное Данилино: “Не надо знакомиться, никаких ее данных ты никогда не узнаешь”.

Молодые с Анной не разговаривали, ходили по квартире вдвоем, вели себя агрессивно. Данила кидался душить мать, если та допускала малейший шум днем, когда Катя спит.

29 августа Анна увидела на кухне немытую посуду, психанула и стала ломиться в “детскую», сын вытолкал ее, женщина упала и ударилась головой об угол стола, кровищей залила все вокруг. Молодые быстро собрались и ушли, вернулись через несколько дней, Катя железным голосом сказала Анне: “Вы психбольная, мы признаем вас недееспособной, лишим права на жилплощадь”, — и стала вызывать “скорую психиатрическую”.

Анна Гедымин испугалась и вызвала полицию…

Словом, что тут было, братцы, — радость, смех и танцы.

Приехали все, перепуганная “скорая” меряла поэтессе давление, опергруппа зафиксировала бытовой конфликт между свекровью и невесткой. И, разумеется, вынесла отказ в возбуждении уголовного дела: ссоры на кухне в уголовном порядке не лечатся.

С тех пор Анна не живет дома. Она эмоционально описала ситуацию в соцсетях, прошла добровольную психиатрическую экспертизу (получила вердикт: “Здорова”) и завещала свою часть квартиры близкому родственнику, чтобы сын не пристукнул ее в темном переулке ради жилпощади.

…Если в этой главе вы нашли много несовпадений с первоначальным Анниным постом в сети, то вы совершенно правы. В интервью все приближено к жизни: не решили побить, а сама возмутилась и побежала выяснять отношения, не побили, а ударилась…

Но простим бедную женщину. Врагу ведь не пожелаешь таких отношений с сыном.