Фундаментальным принципом национального государства является стремление к унификации и однородности, обеспечиваемое перераспределением ресурсов. Этот же принцип лежит в основе социального государства, обеспечивая их неразделимое на данный момент родство. Ведь перераспределение ресурсов, обеспечивающее социальный прогресс более бедных и обездоленных общественных слоев предполагает и переадресацию средств из более богатых и развитых регионов в пользу отстающих. Это перераспределение иногда приносит впечатляющие плоды, как мы видим на примере той же Фландрии и отчасти Шотландии, а порой оказывается крайне неэффективным, о чем свидетельствует опыт Италии. Но в любом случае оно является важнейшим условием, необходимым для интеграции и прогресса общества в целом.
Напротив, источником нового сепаратизма служит нежелание элит богатых регионов делиться ресурсами с остальной страной. «Хватит кормить Белфаст», — считают шотландские националисты. «Хватит кормить Андалусию!» — провозглашают сторонники независимой Каталонии. «Довольно делиться с Неаполем!» — поддерживают их политики из итальянской «Лиги Севера». «Не хотим делиться с валлонскими лягушатниками!» — вторят им лидеры фламандцев.
Это восстание наносит удар в самое сердце социального государства, подрывая его важнейший принцип. И в то же время оно прекрасно стыкуется с идеологией неолиберализма, проповедуемой элитами Европейского Союза. К тому же, чем слабее национальные государства, чем меньше у них собственных средств, чем труднее им проводить хоть какую-то социальную политику, тем больше они зависят от брюссельской бюрократии.
Конечно, функционеры Евросоюза не могут открыто призывать к разрушению стран, входящих в это объединение. Но очевидная терпимость, которую проявляют лидеры ЕС к подобным инициативам, говорит сама за себя. Особенно на фоне такой же радикальной нетерпимости, с которой они относятся к другим «сепаратистским движениям» на востоке Европы.
Для транснациональных компаний, работающих в Каталонии или Шотландии, статус этих регионов принципиального значения не имеет. Тем не менее, они надеются, что в случае обретения Барселоной или Эдинбургом независимости, им удастся извлечь из этого выгоду. Так, руководство Шотландской национальной партии перед референдумом пообещало предоставить им налоговые льготы. Впрочем, те же люди обещали повысить социальные расходы — за счет средств, которые будут сэкономлены благодаря отказу от перечисления денег на общебританскую социалку — понятно, что экономия, скорее всего, была бы «съедена» налоговыми уступками крупным компаниям.
Региональная бюрократия, стремящаяся повысить свой статус, оседлать и перераспределить существенные финансовые потоки, ранее направлявшиеся в национальный бюджет, является основной опорой сепаратистских движений. Причем, если в случае с Шотландией, местная администрация считается относительно «чистой», то в Северной Италии и Каталонии не утихают коррупционные скандалы. Самый крупный из них разразился прошлым летом, когда обнаружилось, что Жоржи Пужоль, много лет возглавлявший правительство автономии, был уличен во многочисленных финансовых нарушениях. Местный бизнес десятилетиями платил своеобразную дань семейству Пужоля, получая в свою очередь различные поблажки и выгодные контракты. Мадридская пресса радостно ухватилась за эту историю, намекая, что в независимой Каталонии подобная практика получит еще большее развитие.
Еще одна важная черта нового сепаратизма состоит в том, что несмотря на кажущуюся общность его требований с требованиями прежних национальных движений, речь идет не о том, чтобы добиться отделения от государства какой-либо из его национальных окраин, а о ликвидации существующего национального государства как такового. Выделение Шотландии, Каталонии, Фландрии или тем более Северной Италии равнозначно распаду Великобритании, Испании, Бельгии или Итальянской Республики. Ни одна из этих стран не сможет сохраниться как единое целое, утратив регионы, имеющие ключевое значение не только для ее экономики, но и для сохранения существующей национальной идентичности, культурной традиции и исторической общности народа. И не следует недооценивать исторический символизм происходящего. Именно слияние Кастилии и Арагона (ядром которого была нынешняя Каталония) создало Испанию, а Великобритания возникла в процессе объединения Англии и Шотландии. Что же касается Бельгии или Италии, то эти страны просто невозможно представить себе без Фландрии или Ломбардии и Пьемонта.
Наконец, важнейшей особенностью нового западного сепаратизма является замещение классовой солидарности приверженностью новой региональной идентичности, объединяющей представителей местного труда и капитала в противостоянии населению других регионов. Характерно, что все зоны распространения нового сепаратизма в недавнем прошлом были бастионами левых — социал-демократов, коммунистов, а иногда даже анархистов. Все эти организации сейчас оттеснены сепаратистами на политическую обочину. Примером может послужить крах радикальной Социалистической партии Шотландии, которая была одной из ведущих сил региона всего 5-7 лет назад. Изрядная доля вины за это лежит, конечно, на самих левых, которые вместо того, чтобы бороться против регионального сепаратизма, пытались примкнуть к нему, эксплуатируя те же самые лозунги.
Новый сепаратизм оказался в условиях мирового экономического кризиса исключительно эффективным инструментом, с помощью которого недовольство людей перенаправляется на удобные местным элитам цели. Региональное начальство выводится из-под удара, а весь заряд социального гнева обращается против столицы. Причем не только против центрального правительства, но и против всех, кто проживает за пределами сепаратистского региона.
Разумеется, результаты референдума в Шотландии доказывают, что сепаратистские проекты для Западной Европы рано или поздно наталкиваются на серьезное сопротивление, а их идеология привлекает далеко не всех. Но в том-то и дело, что независимость совершенно не обязательно является конечной целью новых сепаратистов. Более того, есть все основания полагать, что создание независимого государства очень быстро привело бы к дискредитации и краху политических сил, которые сегодня требуют отделения. Поэтому комфортной для них становится ситуация, когда напуганный сепаратизмом центр делает одну за другой уступки элите, требующей независимости региона. Ресурсы центрального правительства тают на глазах, а сепаратистские лидеры сохраняют свои позиции при каждом голосовании, перекладывая на столицу всю ответственность. И пока кризис продолжается, такая игра имеет перспективы. Так что повестка дня новых сепаратистов далеко не исчерпана. И проигравшими их называть преждевременно.
Борис Кагарлицкий директор Института глобализации и социальных движений
Лента
