Российского неонациста Николая Бондарика сейчас судят за подготовку провокации на мусульманский праздник Курбан-Байрам год назад. По версии следствия, он подговорил несовершеннолетнего сторонника порезать себя кухонным ножом, чтобы выдать это за результат нападения мусульман. Другого соратника — Василия Баранова — неустановленные сообщники Бондарика, как утверждали полицейские, и вовсе подстрелили из травматики, вину за преступление ему якобы велели свалить на иностранцев.

В интервью «Бумаге» Бондарик — член Координационного совета оппозиции и известный радикальный политик — рассказал о тюремном заключении, мировом правительстве, собственном опыте работы на прокремлевские СМИ и предчувствии революции, которое не покидает его уже 25 лет. Чтобы не нарушать статью 282 УК РФ, редакция приводит некоторые ответы Бондарика в косвенной речи.

— Когда сформировались ваши взгляды? Еще до окончания вуза?

— До 8 класса я учился в обычной школе, а потом меня перевели в физматшколу № 121. Так получилось, что там больше половины класса были евреи и это, конечно, здорово сформировало меня как личность и мои убеждения. (…) [Далее Бондарик рассказывает о своем негативном отношении к одноклассникам, которые, по его мнению, «не связывали судьбу с Россией», одобрительно вспоминает своего друга, эмигрировавшего в Израиль, а также утверждает, что в советской системе «везде были евреи на ключевых постах»].

— Как началась ваша политическая деятельность?

— Меня в политику втянул мой дядя Владимир Цикарев. Это был поэт, крупный человек представительного вида, трибун. Он мог вести за собой людей. Вот меня он тоже втянул. Втянул в «Русскую партию». Это единственная организация, куда я вступил официально. Я считаю себя до конца жизни членом «Русской партии». При вступлении в «Русскую партию» требовали свидетельство о рождении и свидетельства о рождении родителей. Ну и я осуществлял в партии фейс-контроль. Если человек чувствовал себя русским, а дедушка у него еврей — ничего страшного. Мы разрешали участвовать. А если он скрывал что-то, обманывал, то я считал, что человек работает на спецслужбы.

— В начале девяностых вы ездили в Приднестровье. Зачем?

— Сначала я туда съездил как журналист, написал статью об этом. Был на похоронах мальчишек, которых убили молдавские полицейские перед началом конфликта, а потом уже поехал туда с отрядом, привез несколько тонн гуманитарки. Говорить, что там была война-война, нельзя. Это был конфликт малой интенсивности. В основном это было так: нажрались и стреляли во все стороны. Но наши добровольцы спасли Приднестровье.
Мы были там в составе черноморского казачьего войска. УНА-УНСО (Украинская Национальная Ассамблея — Украинская Народная Самооборона — украинская политическая партия праворадикального толка — прим.) я там не видел, и мне не рассказывали ничего о них. Так же как о каком-то Стрелкове-Гиркине (Игорь Стрелков, настоящая фамилия — Гиркин — один из лидеров непризнанной Донецкой Народной Республики, участник различных вооруженных конфликтов на территории бывшего СССР). Никогда я об этом не слышал. Я знал Костенко, грушника, спецназовца. Его потом самого приднестровские власти убрали.
Потом, на обратном пути, я успел вывезти два ящика гранат. У меня особого опыта в этих делах не было. Меня арестовали менты местные. Били в печень и требовали рассказать, кому я вез гранаты. Говорили: «Сейчас шлепнем тебя, а труп в Днестр выкинем». Били сильно, но не шлепнули.

— А для кого везли гранаты?

— Для себя, для личного… Напиши, что рыбу глушить. Все же все понимают, но сроки давности вышли. Мы тогда думали делать революцию. Был 90–91 год, я уже понимал, что что-то будет, к чему все идет. Что будет 1993-й (вооруженное противостояние сторонников и противников президента Ельцина, закончившееся расстрелом Белого дома из танков — прим.).

— Вы, когда вспоминали эти события, очень интересное интервью «МК» дали: «Мы готовили убийство Руцкого и Хасбулатова противотанковой миной».

— Я искренне жалею, что не грохнули Руцкого и Хасбулатова [здесь Бондарик акцентирует внимание на национальности обоих; вице-президент России Александр Руцкой и последний председатель Верховного Совета Российской Федерации Руслан Хасбулатов — участники событий конституционного кризиса 1993 года, оппоненты президента России Бориса Ельцина]. Я жалею, что их не грохнули, потому что тогда протест возглавили бы другие люди. Настоящих патриотов расстреливали, а Руцкой пошел губернатором работать, Хасбулатов пошел преподавать. Лидера парламентского большинства тогдашнего Илью Константинова (участник событий 1993 года, отец националиста Даниила Константинова, оправданного по обвинению в убийстве — прим.) взяли работать в «Горбачев-фонд». Меня бы туда не взяли.

— Годом позже, в 1994-м, вас арестовали. Как это произошло?

— Тогда шли выборы в Заксобрание, я не просто шел туда, мы вместе с коммунистами образовали блок «Великая Россия» и проходили туда автоматически. Тогда перед Собчаком (первый мэр Санкт-Петербурга Анатолий Собчак — прим.) и его людьми лежал вкусный город, который надо было только нарезать: магазины, заправки, предприятия. Там один Шутов (Юрий Шутов, бывший помощник Собчака и избранный депутат Законодательного собрания Санкт-Петербурга, приговорен к пожизненному лишению свободы по обвинениям в заказных убийствах, покушениях на убийства и похищениях людей — прим.) у него крови попил. А таких было много.
У Собчака было интервью, в котором он сказал, что только после его указания на меня возбудили уголовное дело. Следственные органы не хотели. Сажать было не за что. Меня обвинили в убийстве, нашли неопознанный труп. Тогда каждый день находили неопознанные трупы. Нашли двух свидетелей, которые сказали, что убили по моему приказу. Одного я вообще не знал, а другой как-то где-то мелькнул на какой-то тренировке.
Меня брала ФСК (Федеральная служба контрразведки в 1995 году была переименована в ФСБ — прим.), хотели меня убить даже. Пока я лежал, надо мной спецназовец наклонился — и прямо из амуниции выпал пистолет. Упал рядом с моей рукой. Если бы я его тронул, меня бы застрелили. Меня арестовали, держали взаперти пять лет. Потом осудили на эти же пять лет. Подали кассацию в Верховный суд. Верховный суд отменил приговор, отправил дело на новое расследование, новый суд подтвердил приговор, но так как я уже сидел пять лет, меня выпустили из зала суда.
Спасибо Собчаку, что меня тогда в подворотне не убили. Мне еще повезло.

— Вы провели пять лет в «Крестах». Были порядочным арестантом?

— Я был авторитетом! Заехал в камеру, а по телеку меня показывают. Сейчас это санаторий, а раньше тюрьмы были забиты. Духота, свежего воздуха почти не поступает. На «Играх доброй воли» разогнали тучи, и потом было жаркое лето, каждый день выносили по трупу — сердце останавливалось. В хате стояла 50 с лишним градусов жара. Пыточные условия.

— С кем удалось познакомиться за время в «Крестах»?

— Был один криминальный авторитет, «казанский» (член казанской ОПГ — прим.). Такой настоящий гангстер. Симпатичный парень. Его когда менты преследовали, он отстреливался еще. В «Крестах» не проблема была за деньги в гости друг к другу ходить. Вот он меня за деньги в гости приглашал. Подарил молитвослов. Неисповедимы пути Господни: я стал православным человеком под влиянием казанского криминального авторитета. Потом мы пересеклись с ним, он от криминала отошел. Жена, трое детей, строит церкви по зонам.
С Валерой Ледовских (Валерий Ледовских, сооснователь тамбовской ОПГ — прим.) у нас была одна следователь.

— Чем занимались после освобождения?

— Я вышел 23 августа 1999 и начал участвовать в выборах: работал в пиаре, помогал разным людям.Тогда еще выборы были, платили за это хорошо.