Израильский бизнесмен, украинский раввин и один из основателей батальона «Азов» Натан Хазин обеспечивает украинскую армию зарубежными беспилотниками и средствами связи натовского стандарта.
На встречу с корреспондентом «ФАКТОВ» Натан Хазин приехал со своим ближайшим другом, в котором я с удивлением узнала Ярослава Гончара — активиста Майдана. Прошлой зимой «беркутовцы» разбили Ярославу машину, сломали руку и разорвали мышцы предплечья за то, что он попытался предупредить людей о приближении силовиков. Ярик и Натик (как они сами называют друг друга) познакомились на Майдане, где Хазин организовал еврейскую сотню, а Гончар участвовал в Автомайдане. Они вместе ловили «титушек» и попадали под перестрелки. Когда началась антитеррористическая операция, Ярослав и Натан собрали единомышленников, разработали план, закупили оружие и бронежилеты и отправились на восток воевать.
— Набралась целая колонна машин — двадцать шесть отчаянных ребят, которые потом стали костяком батальона «Азов», — рассказывает Натан Хазин. — Сдружились мы еще на Майдане — там завязывались самые крепкие связи. Я ведь на революцию попал совершенно случайно. Сначала не воспринимал все это всерьез. Выкрики «Слава Украине! Героям слава!» мне казались чистейшей воды фашизмом. Только поднятой руки и «Хайль Гитлер!» не хватало. Но когда «Беркут» жестоко избил студентов и начались противостояния, я понял, насколько все серьезно. Пошел на Грушевского и стал знакомиться с «электоратом». Для меня, столько лет прожившего в Израиле, все эти географические названия — Стрый, Коломыя — были чем-то очень далеким и непонятным. Хотя я обожал еврейские местечки, каждое из которых имеет свою, словно обросшую мхом, историю. Умань, Белз, Сколе — это же центры хасидизма! Для меня Украина всегда представляла чисто религиозный интерес. Но при этом местные люди были загадкой. Знаете, как в анекдоте: «А вуйки — теж українці?» «Теж, але дикі». Для меня все эти ребята на Майдане были вуйками. А когда столкнулся с ними лицом к лицу, оказалось — нормальные, здравомыслящие, патриотичные люди. И никакого антисемитизма, как уверял Путин и как раньше думали все мы, евреи, живущие в Одессе. Никакого неуважения и тем более преследования «жидов» на Майдане не было и в помине.
— Вы выросли в Советской Украине и в 16 лет уехали «на историческую родину». При этом ваши родители остались в Одессе…
— Они были настоящими советским гражданами. Говорили по-русски и свою национальность никоим образом не выказывали. А я в девять лет сам решил выучить иврит. Я ведь одаренный! В 13 уже свободно на нем говорил и был едва ли не самым молодым преподавателем этого языка в Советском Союзе. Ударился в религию по полной программе. Родителей с одной стороны радовало, что я не курю и не пью, а с другой — они были в ужасе от моей ультрахасидской направленности. Я ходил в лапсердаке, во-о-от с такими пейсами. Такой себе никогда не стригшийся молодой чемодан. Помню, в 1990 году в киевском метро меня шепотом обсуждали люди: «Посмотри, посмотри на него. Это кто? Экстремист какой-то?» «Да нет. Стиляга!» Я ненавидел все советское. Понимал, что меня еще ждет советская армия. Тогда и придумал смыться в Израиль. Родителям об этом не говорил, но израильское посольство штурмовал постоянно. Не брали, потому что несовершеннолетний. Уехать получилось только с третьей попытки, из Венгрии и в статусе ребенка Чернобыля. В Израиле заявился к своему дяде, у которого когда-то перенял традиции иудаизма. А он к тому времени уже забросил тору, поэтому меня… просто отправил куда подальше. Я остался один, в чужой стране, без денег, без связей. Пошел в семинарию. Вначале не хотел, но затем поддался общей израильской тенденции — раз мальчик, значит, должен быть раввином. В 18 лет женился и прожил в браке 15 лет. У нас четверо детей — погодки. Старший сын сейчас уже служит в израильской армии. А с женой мы развелись. И я уехал из Израиля.
— Подождите, но вы же еще в израильской армии служили? В каких-то, как писали СМИ, секретных войсках…
— Армия стала моим поздним протестом против доктрины официального иудаизма. Сначала я стал раввином, потом взбунтовался и пошел служить. А затем снова стал раввином. Вернулся в Украину и нашел для себя отличнейший бизнес, никем не занятую нишу: сертифицировал продукты питания на кошерность. Со временем я даже стал провайдером украинских продуктов за рубеж. Кроме этого, занимался недвижимостью. У меня в Украине появилось очень много деловых партнеров — израильтян. Вот из них-то — сознательных граждан Израиля, живущих в Украине, или просто украинцев с еврейскими корнями — и была создана та самая еврейская сотня. Мы дружили с девятой сотней — «афганцами». Умными, смелыми, опытными ребятами. Двенадцать из них погибли 20 февраля на Майдане. Мы снабжали их рациями, оптикой, теплыми вещами. Я вынес из дому все деньги, абсолютно. А потом был штурм Украинского дома, в котором засели милиционеры. Меня отправили вести с ними переговоры, здраво рассудив, что испуганный еврей при оружии — это большая сила. С Парубием милиционеры не хотели договариваться. А у нас с Лешей Мочановым получилось!
— Говорят, вы чуть не стали членом «Правого сектора»…
— Хотел разведать, что у них да как. Не взяли. Простоял два часа в приемной, никто ко мне не вышел. Тогда я плюнул и записался в инфоцентр Майдана. Мы шпионили за «Беркутом», лазили по трубам и крышам, докладывали обстановку активистам, координировали их перемещения, сидели в засадах, ловили «титушек». А 20 февраля мы… убили русского снайпера.
— Об этом факте вы не побоялись открыто сообщить в СМИ…
— Потому что это была правда. И снайпер действительно был русским — на его форме нашли шеврон «Вымпела» (группа спецназа ФСБ России. — Авт.). Когда открыто заявил о том, что я, еврей, подстрелил российского снайпера на Майдане, весь Израиль взвыл: мол, я их подставил. Интересно, а то, что под Иловайском использовали израильские беспилотники — это для них не подстава? Знаете, как говорят, вы или крест снимите, или трусы наденьте. Получается, что бы я ни сделал — хоть за Украину пошел, хоть против нее воевал бы, все равно оказался бы неправ в глазах своих «соплеменников». И тогда я решил: буду делать то, что считаю нужным. А я считаю нужным воевать за свободу украинского народа.
— После Майдана еврейская сотня самораспустилась, — продолжает Натан. — Два месяца я был членом Антикоррупционного комитета. Мы с Автомайданом патрулировали город, когда милиция в Киеве практически бездействовала. Сутками не спали. А потом нас попросили проведать одного раненого паренька в Октябрьской больнице. Это стало поворотным моментом.
— Паренек вообще не имел отношения к Майдану, — говорит Ярослав Гончар. — Киношник какой-то из Крыма. Ехал из Киева в Симферополь, его сняли с поезда фээсбэшники за то, что у него был военный рюкзак. Закрыли в подвале. Обвиняли в том, что он — «Правый сектор», пытали. Прострелили ему обе ноги, накачали наркотиками, приковали к батарее. Парень говорил нам, что больше всего в тот момент хотел умереть. Пацан спасся чудом — его обменяли вместе с Лешей Гриценко и Катей Бутко. Мы с Натиком слушали его рассказ и холодели от ужаса. После этого сколотили компанию из 26 человек, загрузили полный багажник оружия и в начале апреля уехали в Бердянск. Там уже стояло подразделение ФСБ, проходили митинги в поддержку «ДНР». Договорились с ментами (они не все продажные были), помогла местная Самооборона. Поймали главного зачинщика, пару раз съездили по ушам и отвели в райотдел. Он признался в сепаратизме, и тогда мы ему сказали: «Хочешь проводить митинги — проводи. Только если появится русский флаг или колорадская ленточка, знай: мы в городе. И море рядом. Бросим тебя туда — будешь вечно бычков кормить». В общем, на пророссийский митинг после этого не пришел никто. Мы погасили заваруху в городе без единого выстрела.
