— Соблюдается ли перемирие?

— Позиционная война не прекращалась никогда.

— Значение гуманитарной помощи из России? Какова ее судьба?

— Насколько я мог видеть, проведя март-апрель-май [2015 года] в самом Луганске, большая часть гуманитарной помощи попадает на прилавок.

— Много слухов ходило про чеченцев, воюющих в ополчении, встречал их? Много иностранцев в Донбассе?

— Про чеченцев только слухи ходят. Подтверждения я лично только на YouTube находил. А вот осетины были, иностранцев встречал редко. Первого серба встретил только в марте [этого года]. Он надеется получить гражданство РФ, иначе на родине ему светит немалый срок. Больше иностранцев я на территории ЛНР не встречал. Но пересекся с ними в автозаке по дороге из ИВС в СИЗО №1 Ростова-на-Дону. Двое французов, молодые ребята, 20 и 25 лет. Тома и Гийом. Были в подразделении «Русич», которое базируется в Донецке. Попались на переходе государственной границы в Новоазовске, так как у них истекло время пребывания в РФ. По-английски они говорили хуже меня, но все равно удалось узнать, что Тома — разведчик, Гийом — медик, хотя оба они не служили в армии. Находились в ДНР восемь месяцев, приехали, чтобы противостоять агрессии США на востоке. Хорошие, интеллигентные ребята. Теперь их ждет экстрадиция и срок за «сепаратизм». Можно сказать, что в этом бардаке участвуют все, кому не лень. Никакого четкого разделения по идеологии и национальному составу.

— Давай поговорим о том, как ты попал в российское СИЗО. Тебя похитили или выдали?

— Меня «слили» свои. Сдал командир артиллерийской бригады ЛНР с позывным Узген.

— Расскажи подробнее, как и при каких обстоятельствах это было?

— В марте 2015 года я из ГБР (группа быстрого реагирования) «Бэтмен» перешел в батарею управления артиллерийской разведки (БУАР), где начальник — мой старый знакомый, атаман Че Гевара из Калининграда. Меня оформили как «лейтенанта министерства обороны ЛНР, начальника комплекса «Гранат-4», который представляет из себя «КамАЗ» с двумя БЛА (беспилотный летательный аппарат). В мае мы несли боевое дежурство под Счастьем, на «передке» (линия соприкосновения). Это на севере от Луганска. Дежурили уже вторые сутки, непродолжительный артобстрел накануне вечером дал нам основания опасаться прихода диверсионной группы противника. Не спали всю ночь. И вот с утра меня, как командира группы, и моих ребят из расчета выдергивают срочно в штаб части. В штабе комбриг (тот самый Узген) проводил меня в свой кабинет и, открыв дверь передо мной, втолкнул грубо внутрь. Кто-то крикнул: «Лежать!» Повалили на пол и навалились сверху. Я спокойно сказал: «Чего навалились? Я не сбегу». Меня подняли, разоружили, повытряхивали все из карманов. Спросили, я ли это, надели браслеты на руки за спиной и натянули капюшон на голову, вывели в комендатуру ЛНР. Там допросили и, подняв на ноги, отправили в подвал, где я просидел три дня. Потом перевезли через «ленточку» и передали [российским силовикам].

— При задержании тебе сказали, в чем тебя обвиняют?

— Когда скрутили в штабе, уточнили Ф.И.О., по распечатке сравнили физиономию, спросили: «Знаешь, за что?» Я: «Догадываюсь». Они: «Ну поехали». И все. Это же Луганск, а не США. В комендатуре ЛНР формально допросили, но их больше интересовало, не «укроп» ли я. По делу дал общие ответы, после чего меня заверили, что претензий ко мне нет и, если бы не запрос из России, отпустили бы.

— Как происходила передача и кто принимал с российской стороны?

— Перед тем как посадить в авто и отвезти в комендатуру, уточнили, нет ли у меня квартиры в городе. Ответив, что жил в части, я напомнил, что мои документы у старшины на сохранении. По приезде сорвали единственную нашивку «Новороссия», обагренную кровью нашего товарища, которого мы вынесли раненого с поля боя и спасли. В целом в комендатуре просидел тихо, ожидая своей участи. Конвой отнесся с пониманием, когда обрисовал, кто я и за что сижу. Сидел в одиночке в подвале. В день заезда, где-то в обед, мне удалось пообщаться с соседней камерой, где было пять-шесть пленных «укропов».

На переходе мы прождали около часа. Все это время я больше молча наблюдал, как местные снуют туда-сюда на велосипедах и мопедах. Многие возят канистры — в России бензин наливают. Одинокий пограничник неспешно просматривает документы и впускает их.

Подъехал серый микроавтобус. Минут через пять меня просто перевели мимо шлагбаума, показав пограничнику «ксиву». Прошло минут десять, попросился по нужде, уже тут понял, что попал очень крепко: мне даже два шага не дали сделать в сторону от машины — с браслетами за спиной! И вот закончил свои дела, затем сразу надели мешок на голову, дали команду садиться, но тут подсечка — и я лежу на полу.

— Сможешь описать, что это за место, куда привезли?

— Помещение где-то в пригороде.

На мне был тогда только один мешок, поэтому я немного видел. Похоже на пост ГАИ. Когда привезли, на улице уже темнело. Внутри — комната как будто с незаконченным ремонтом, кафель в известке, грязный мешок в углу, я лежал на нем.

Света нет, но это смог разглядеть. Отсутствие света их расстроило, так как они хотели все заснять на мобильник, но по ходу сняли только частично. Итак, завели в помещение, я все время был в мешке, приходилось ориентироваться на слух. Сначала их было двое. Спокойно, но нагло задали пару простых вопросов. Мол, по-хорошему давай, но это в их планы не входило.

Потом левый вопрос, удар с ноги по уху. Падаю на пол. Главный «расспрашивающий» задает вопрос про «нападение Володи Ткача (лидер «Атаки». — «Газета.Ru») на таксистов», это чушь полная. Говорю: не знаю. И начинается, мол, «крепись, парень», «давайте сюда». Позвали остальных. Попинали, подушили, на глаза давили, но это все мелочи. Хочу подчеркнуть, что смысл пытки — довести ее до конца. Если она началась, искренность ответов не имеет значения (далее Кудряшов подробно описывает процесс пытки, которой его якобы подвергали несколько человек. — «Газета.Ru»).

Тогда-то я уже не только отвечал, что знаю, но и то, что «надо». Долго это продлилось или нет — не знаю. Не могу оценить.

— Что за вопросы их интересовали в первую очередь?

— Про войну почти не спрашивали, только ехидничали, мол, сдашь всех и вся. В основном это были простые вопросы: кто главный? кто писал статьи? кто руководил ячейками? сколько их было? кто обзванивал людей? сколько операторов?

— Что было потом?

— Мне объяснили, что ночь эту надо забыть, а всем объяснять, что попался в Ростове-на-Дону простой полиции, иначе снова окажусь в этой комнате. Затем напоили ершом (водка с пивом), чтобы правдоподобнее было, что напился и отрубился.

На следующий день очнулся уже в полиции, где точно — не знаю. Вроде в центре города. Позднее в кабинете, где трое человек было. Один из них напомнил все по списку — слово в слово, по записной книжке, проверили, не забыл ли я, что говорил. После взяли обязательство — согласие на сотрудничество и содействие. После отправили в ИВС-2 (изолятор временного содержания). Там я провел пять дней.

— Расскажи про этап. Каково в тюрьме после пережитого в ЛНР?

— Этап длился две недели. Сначала четыре дня до Воронежа. В Воронежском централе познакомился с двумя знаменитыми «террористами» — режисером Олегом Сенцовым и активным участником «майдана» антифа Сашей Кольченко (оба обвиняются в подготовке терактов в Крыму. — «Газета.Ru»). Было очень интересно и неожиданно пересечься на этапе в воронежской тюрьме со своими идеологическими оппонентами. Общались мы по арестантской традиции вежливо и нашли много общего в своих взглядах на политику Киева и Москвы. Саша Кольченко в процессе общения показался вполне вменяемым. Большое спасибо ему, кстати, за теплый свитер и носки. Без них я бы просто околел по дороге, ведь из одежды у меня были только футболка и шорты взамен отобранного камуфляжа. Арестанты вообще народ сердобольный, и меня, бедолагу, одевали и обували по дороге.

Итак, пробыв в Воронеже шесть дней, еще через двое суток через Липецк попали в Москву. Стояли в Липецке десять часов…

Вообще, если не считать «теплого приема» в Ростове-на-Дону, тюрьма — это санаторий после войны. Я не говорю за последние три месяца, так как перемирие, но после боевухи все уже кажется не таким. Мало есть и кое-где и кое-как спать я давно привык, а в стрелковой части нашей бригады в Луганске кормят похуже, чем в ростовской тюрьме.