Евгений Вольнов рассказал Фокусу о том, как он пытается противостоять России в информационной войне и почему уверен, что его российские коллеги работают на Кремль

Классическая схема пранка (телефонного розыгрыша) — поиск подходящей жертвы, звонок, провоцирование эмоций. Евгений Вольнов изменил схему и часто работает с входящими звонками. Его сторонники забрасывают «живца» — публикуют телефон Вольнова в соцсетях. Люди звонят по этому номеру, и далее начинается импровизация, ведь в начале разговора Евгений не знает, о чём пойдёт речь. Осторожными вопросами он нащупывает тему разговора, а затем начинает плясать на костях жертвы.

О себе Вольнов рассказывает мало. На вопросы, касающиеся биографии, отвечает однотипно: «Вся информация закрыта. Сlassified». Говорит лишь, что ему около 30, родился в Донецке, сейчас живёт в Киеве, работает в сфере IT. Пранкер долго сохранял инкогнито, пока в Сети не разместили информацию о нём: настоящее имя — Никита Кувиков, паспорт, адрес, телефон. «Евгений Вольнов — это псевдоним. В моих документах написано «Никита», но последние несколько лет я не пользуюсь этим именем», — говорит он.

Иногда Евгений пранкует сепаратистов и сочувствующих им, звонил в ФСБ, пробовал развести Безлера. Он подчёркивает, что его коллеги — известные российские пранкеры — работают на Кремль, получая доступ к контактам украинских политиков. Тем интереснее им противостоять.

Троллинг превыше всего

Почему ты стал пранкером?

— Мне всегда нравилось смешить людей, быть клоуном, развлекать. Пранки — это аналог розыгрышей в реальной жизни, кошелёк на верёвочке, только по телефону.

Ты часто выступаешь в роли Шапокляк, которая говорит: «Как хорошо, что вы такой зелёный», радуясь возможности сделать гадость.

— Человек, у которого достаточно мозгов, услышав оскорбления по телефону, положит трубку, а недалёкий будет пытаться доказывать свою правоту. Мне нравится говорить по телефону с такими, записывать их, показывая другим, как не нужно себя вести. Я вакцинирую свою аудиторию от возможности быть затролленым таким образом.

То, чем ты занимаешься сейчас, это не классический пранк?

— То, чем был пранк до появления Евгения Вольнова, можно было называть телефонным хулиганством, всё пранковское движение было маргинальным. Школьники и великовозрастные придурки, напившись пива, звонили бабушкам по тысяче раз и задалбывали её, ожидая криков. Моё появление подняло планку пранка. Появились новшества в виде входящих звонков.

Пранк для тебя хобби?

— Это хобби, которое оказалось настолько удачным, что разрослось до масштаба медиапроекта со своим брендом, большой аудиторией и философией.

Ты и зарабатываешь этим?

— Конечно. Достаточно популярна такая штука, как звонки подружкам, врагам, друзьям.

Раньше ты предпочитал действовать анонимно, потом открыл лицо. Приходилось сталкиваться с угрозами?

— Из тех, кто грозится приехать, приезжает процентов семь. Ну, может быть, кто-то очень хочет найти меня и убить, но, знаешь, Леннон тоже не дожил до седых волос.

Наследие у вас всё-таки разное.

— Может быть, и так, но я пытаюсь учить людей мыслить вне шаблонов. Кто-то понимает, зачем я всё это делаю, кто-то видит только оскорбления.
Украинский буддизм

Много ли адекватных людей встречается среди тех, кого ты пытаешься разыграть?

— Я это воспринимаю, как некую рыбалку. Снасти закидываю не я, мне лень, честно признаюсь. Я редко занимаюсь тем, что продумываю темы, генерирую поток звонков. Сейчас большинство звонков — входящие.

Иногда бывает, что кто-то из адекватных людей попадается на эту удочку, но мне не удаётся его вывести на эмоции, он понимает, что здесь подстава. В основном ведутся дураки, которые считают, что они не мужики, если не попытаются набить морду обидчику. Кстати, с россиянами это работает намного лучше. Я пытался троллить украинцев, но им настолько наср…ть (смеётся), что я бросил эти попытки. Они такие буддисты. А россияне любят доказывать, что они классные.

Ещё какие-то ментальные отличия сумел нащупать?

— Для меня разница была очевидна изначально, потому что я общался со многими россиянами, которые пытались мне доказывать, что они правы. А от украинцев я слышал: «Да иди ты на хер, дурачок, что ты мне звонишь?» — совершенно нормальную и естественную реакцию адекватного человека

После Майдана для меня эта разница стала ещё более заметной. Я всё больше убеждаюсь, что советское прошлое на всех отразилось по-разному. Я рад тому, что мы первыми из трёх восточнославянских народов сбросили постсоветское иго.

Ты живёшь в Украине?

— В Киеве. Но номер, который раздаёт моя аудитория, московский, поэтому звонят мне из России. Да и 90% моей аудитории — россияне.

Ты звонил в ФСБ, рассказывал о «Буке», который якобы случайно снял на видео, беседовал с сепаратистом из Донбасса, рассказавшем, что в Славянске Стрелков всех сдал. Как ты включился в информационную войну?

— Российская Федерация тратит огромные деньги на информационную войну, и я считаю своим долгом включиться в неё. Это моя война, мой вклад в победу правды над ложью.

Ты рисковал быть опознанным, когда звонил в ФСБ.

— Ну вычислят они, что я звонил из Украины, дальше что? Здесь они меня не достанут, я же не Троцкий, чтобы мне ледорубом голову пробивали. Просто увидел ролик с «Буком» и выдал себя за того, кто его записал. Мне была важна реакция этого чекиста, она оказалась замечательной.