После четырех с половиной лет в заключении бывший офицер внутренних войск Игорь Матвеев вышел из СИЗО с двумя сумками, полными исписанными от руки листами бумаги. За это время позиция экс-майора, получившего в прессе кличку «правдоруб», не изменилась: он по-прежнему намерен добиваться уголовного преследования высшего военного руководства, которое, по его мнению, замешано в крупных коррупционных преступлениях. «Медиазона» поговорила с Матвеевым о самом длинном и долгом среди российских этапов, отношении к бывшим сотрудникам МВД на «черной» зоне и привилегиях, которые дает в тюрьме слава.

История майора внутренних войск МВД Игоря Матвеева началась в мае 2011 года, когда он выступил с видеообращением к руководству страны, в котором рассказал о нарушениях в воинских частях Приморского края. Впрочем, самым известным стал другой его видеоролик — в нем Матвеев демонстрировал склад, полный собачьих консервов. По словам майора, ими под видом тушеной говядины кормили российских солдат.

В том же году офицер отнес в 304-й военный следственный отдел СК по Тихоокеанскому флоту объемное заявление, составленное им по признакам коррупционных преступлений. Однако уголовное дело в 304-м отделе возбудили против него самого. Следователи обвинили Матвеева, тогда уже уволенного запас с формулировкой «в связи с систематическим нарушением российского законодательства и воинской дисциплины», в избиении прапорщика, попавшегося с наркотиками на КПП части. Действия Матвеева квалифицировали по части 3 статьи 286 УК (превышение должностных полномочий с применением насилия). Сам майор утверждал, что не применял насилия к задержанному военнослужащему, а лишь вызвал его к себе в кабинет и отругал. Однако против Матвеева дали показания его сослуживцы. В результате в сентябре 2011 года судья Владивостокского гарнизонного военного суда Виктор Француз лишил майора воинского звания и приговорил его к четырем годам колонии.

В апреле 2012 года в отношении Матвеева было возбуждено второе уголовное дело. На этот раз его обвинили в том, что он якобы вымогал взятку у рядового, который дезертировал в 2005 году, а через пять лет был пойман. При этом следователи утверждали, что обвиняемый обещал уладить вопрос с уголовным делом, а также распорядился сковать рядового наручниками — три раза по две минуты. Защита Матвеева настаивала, что операцией по задержанию дезертира руководил начальник штаба военной части. Приговор по второму делу был оглашен в декабре 2014 года — Матвеева признали виновным в мошенничестве с использованием служебного положения и превышении должностных полномочий с применением спецсредств (часть 3 статьи 159, часть 3 статьи 286 УК).

Категория

С первых дней моего содержания под стражей я понял, что такое категория «бывший сотрудник». В самый первый день ко мне прибыл замначальника СИЗО по безопасности и режиму и сказал: «Как только я увидел ваше обращения по телевизору, я сразу понял, что скоро вы к нам заедете!». Был бы человек — статья найдется. Он мне порекомендовал, во-первых, остаться человеком. Есть такие понятие криминальные — градация на «черных» и «красных» — так вот он сказал, что если я за период нахождения в СИЗО не почернею, то буду достоин уважения.

Я смысл сказанного сначала не понял. Но когда после карантина я оказался в камере, сокамерники смысл этого разговора мне объяснили — главное, не уподобиться этим ложным понятиям криминального мира. А это, я вам доложу, сделать в тюрьме очень сложно. Потому что либо ты решаешь вопросы чести и достоинства, либо бытового характера. Если придерживаться общечеловеческих понятий и принципов, которые, например, не позволяют нормальному человеку унижаться, то человек обрекается на определенного рода тяготы и лишения. А если быть лояльным и забыть про понятия чести, про то, что ты офицер, но можно довольно спокойно отбывать наказание — быть в контакте с администрацией.

У меня не сложилось с администрацией с первых дней, потому что я стал понимать, что лица, которые содержатся в местах лишения свободы, они лишены вообще всех прав — к ним относятся как к животным. При этом такое отношение сопровождается возмутительным упоминанием про «право обжалования» — то есть они видят, что закон нарушают, но говорят, что это нарушение можно обжаловать. К примеру, вот я был на судебном заседании, приезжаю — все это время не кушал, меня должны покормить. Но никто не кормит. Пытаешься объяснить, что это неправильно: «Ну, вы имеете право обжаловать, а сейчас — в камеру».

Потом, когда я уже стал адаптироваться, понимать, я находил различного рода способы и формы решения этих вопросов. Сразу, с первых дней я понимал, что ко мне привлечено большое внимание — ко мне обращались люди, с которыми я знаком не был. А в тюрьме всегда принято отвечать на вопросы — то есть замыкаться в себе нельзя. Я ни от кого не дистанцировался, на все отвечал. После карантина меня, несмотря на закон, предполагающий раздельное содержание бывших сотрудников, посадили в камеру к основной массе спецконтингента. Очень трудно объяснить, что может чувствовать человек, который прослужил в системе МВД 20 лет, и не просто рядовым сотрудником, а старшим офицером, и оказывается в одной камере с людьми, которые ранее много раз совершали преступления.

По негласной договоренности со следователем меня после приговора незаконно этапировали из Владивостока в город Большой камень, в так называемое помещение, функционирующее в режиме следственного изолятора — ПФРСИ. Меня туда перевели под предлогом необходимости проведения следственных действий. ПФРСИ — это мини-СИЗО такое при колонии, при ИК-29, двухэтажное здание с камерами, оборудованными как в СИЗО. Там содержатся лица, не являющиеся осужденными. Меня туда этапировали и якобы забыли указать, что я бывший сотрудник.

Слава

Конвоиры, которые меня туда везли, меня сразу узнали — тогда меня каждая собака знала. Всю дорогу они со мной разговаривали, задавали мне вопросы по моему делу. Среди администрации колонии меня тоже все узнали. Но при этом меня поместили в камеру к уголовникам. Когда меня туда завели, там находилось шесть или семь человек, которые сразу возмутились тем, что меня к ним отправили. В последующем, побеседовав со смотрящим этой камеры, я понял, почему. Он мне сказал, что у них была установка на то, что к ним «заведут мента, которого нужно опустить». Но при этом им не сказали, что это за мент.

Я им сказал, что буду защищать себя, и эта провокационная ситуация ни к чему хорошему не приведет. На что смотрящий ответил, что они, мол, не идиоты: «Был бы ты обычный мент, это другой вопрос, но ведь тебя-то все знают». Он был возмущен тем, что его хотели «намазать на подставу», как он выразился. А заказ он этот получил от криминального авторитета, который его, очевидно, принял от администрации колонии. Он сказал: «Ну как я могу это сделать, если я тебя вчера по телевизору видел».