Что случилось после теракта в особняке Ротшильдов.
В один из майских дней 1932 года президент Франции Поль Думер должен был открыть книжную ярмарку в роскошном двухэтажном особняке Ротшильдов, что на улице Беррье. Это был последний выход на публику любимца нации и первый шаг к тому, что произошло с Францией совсем скоро, всего через восемь лет.
Под псевдонимом «Бред»
Мероприятие было посвящено ветеранам Первой мировой, и пускали туда по пригласительным билетам. Никакой особой охраны у Думера не было. Ожидались несколько политиков, известные писатели и, собственно, ветераны войны, ради которых все и затевалось.
Один из таких билетов – что интересно, настоящий – предъявил на контроле крупный черноволосый мужчина, от которого заметно попахивало спиртным. Впрочем, по парижским меркам, днем в пятницу, да еще от бывшего солдата перед волнующим мероприятием — на криминал это никак не тянуло. Прочитав надпись на билете – «Paul Brède, écrivain, ancien combattant» (Поль Бред, писатель, ветеран), охранники пропустили гостя, не обыскивая его.
ДЛЯ СПРАВКИ: У фамилии Brède нет никакого значения во французском языке – это просто транскрипция русского слова «Бред». В Париже тогда обитало не менее сорока тысяч русских эмигрантов, но контролер явно не принадлежал к их числу.
Оказавшись в особняке, Поль Бред с интересом листал книги, общался с писателями, взял автограф у знаменитого Андре Моруа. Акцент выдавал в нем иностранца, но мало ли добровольцев со всего света защищало цвета Франции в Иностранном легионе! В разношерстной военно-писательской «тусовке» Бред выделялся разве что габаритами – его голова возвышалась над толпой. Вот и приезд президента «писатель-ветеран» заметил одним из первых и деликатно протиснулся поближе к олицетворению Третьей республики. В кармане у Поля лежал браунинг калибра 6,35.
Открыть ярмарку Поль Думер не успел: Поль Бред выпустил в своего тезку весь магазин, 6 патронов. Не все пули попали в цель (одной был ранен тот же Андре Моруа), но шансов у 75-летнего президента не оставалось. Ни о какой благотворительности речи уже не шло: приближенные Думера повезли его в госпиталь.
Во время операции он ненадолго пришел в себя и спросил, что произошло. Хирург ответил, что президент попал в автокатастрофу. «Странно, – удивился Думер, – я ничего не помню». Это были последние его слова, на следующее утро он скончался.
А в особняке Ротшильдов гости, выйдя из ступора, набросились на террориста. Тот не сопротивлялся, только кричал по-русски и по-французски: «Фиалка победит машину!» Полицейские с трудом отбили Бреда у патриотичных французов, зато с легкостью его опознали: перед ними был неуравновешенный русский эмигрант Павел Горгулов, не раз попадавший в участок за агрессивное поведение и пьянство. Интересно, что на его билете была написана чистая правда – он действительно сражался против Германии, хоть и в рядах русской армии, и писателем тоже был, пусть и плохим. Именно под псевдонимом «Павел Бред» издавал Горгулов свои стихи и прозу, и это был, кажется, один из самых удачных псевдонимов в истории литературы.
Приведем один из относительно внятных пассажей, которые не так легко отыскать среди «творчества» Павла Бреда:
«Русский я. А все, что от русского исходит, непременно дерзостью пахнет: как – политика, как – вольнодумство, критика и все такое прочее… Потому… Народ мы скифский, русский. Народ мы сильный и дерзкий. Свет перевернуть хотим. Да-с. Как старую кадушку. А кто же под кадушкой-то сидеть будет? Ах, милые! Не знаю. И потому – кончаю. И на прощание только прибавлю свое малюсенькое изреченьице: «А все-таки – фиалка машинку победит»».
130 дней спустя
При задержании физически крепкий Павел Горгулов практически не пострадал, поэтому следствие прошло в установленные сроки. Террорист настаивал на двух пунктах, в которых очень сомневались следователи: он, во-первых, психически здоров и, во-вторых, действовал по собственной инициативе. Недостатка в версиях не было, вплоть до мести повстанцев Индокитая, где Думер генерал-губернаторствовал в конце XIX века. Основными же заказчиками разные «эксперты» называли Советский Союз, германских нацистов, итальянских фашистов, русскую Белую гвардию, французских левых и много кого еще.
Все ошибались. «Русский Брейвик» и вправду действовал один: не было тогда экстремистов, которые связались бы с таким психопатом. Анализ книг и черновиков «Павла Бреда» показал, что он жил в вымышленном мире, где Франция виновна перед Россией, ибо не свергла власть большевиков. В тюрьме Горгулов писал:
«Нет, я не шут и не бандит. Какова моя программа? Благо моей родины – это высший идеал, чем слава, деньги и жизнь, потому что нет жизни без родины. Вы, европейцы, сволочь, почему вы не допускаете, что мы, русские, имели то, что имеете вы, то есть, родину. Зачем вы поддерживаете большевиков и действуете с ними заодно?»
Этот вопрос мог быть актуальным в 1924 году, когда Франция признала советское правительство, но за восемь лет вменяемые люди немного поостыли. И только Павел Бред в своей парижской комнатушке писал бессвязные стихи и воззвания, надеясь взорвать ими мир:
Лесись, лесье!
Дичись, зверье!
Преклонись, людье!
У людья – Кавказ.
У дичья – как раз:
Ни грехов, ни людей,
Ни троп, ни дорог,
И лишь в дикости Лес
От Начала по днесь,
Не зная культуры, не зная людья,
Он блюдет лишь законы дичья…
Его же перу принадлежит анекдотическое двустишие, написанное, впрочем, со всей серьезностью:
Висел Иуда на осине,
Сегодня красный, завтра синий.
Замечательный поэт Владислав Ходасевич, прочитавший книжку Горгулова незадолго до 6 мая, долго смеялся над подобными виршами и запланировал непременно написать статью об этой «поэзии ниже нуля». После террористического акта, однако, статья получилась совершенно не веселой.
Смертный приговор французского суда Горгулов встретил словами «Я умираю героем для себя и своих друзей! Да здравствует Франция, да здравствует Россия, я буду любить вас до самой смерти!» Присутствовавший на процессе еврей Илья Эренбург, правда, приводит совершенно иную фразу, истерическое «Франция отказала мне в виде на жительство!», но эта версия слишком уж в стиле самого Эренбурга, известного еврейского фантазера.
Казнь, по французским обычаям того времени, была объявлена публичной. Однако дату и место исполнения приговора (бульвар Араго, 14 сентября 1932 года) рекламировать не стали, а все же прознавшую об экзекуции публику близко не подпустили. По слухам, возились долго – «воротник» гильотины не был рассчитан на столь крупных преступников. «Бродит боль позвонка перебитого / в черных дебрях Бульвар Араго» – меланхолически вспоминал об этом событии Владимир Набоков.
Ни одного посмертного издания своих стихов или прозы душа Павла Бреда так и не дождалась.
Эхо теракта
Далеко аукнулись выстрелы 6 мая, и главными пострадавшими оказались русские эмигранты. В Германии укреплялся Гитлер, русским там стало неуютно, все перебирались на запад, во Францию. А тут – как раз всплеск антиславянских настроений, спасибо Горгулову. К тому же советские дипломаты и журналисты старались как могли, распространяя версию о «заговоре белогвардейской верхушки», чтобы посеять среди французов ненависть к эмиграции. Планировалось даже снять художественный фильм о Горгулове по сценарию Эренбурга.
Благородное негодование самих русских изгнанников не было оценено по достоинству. Так, на следующий день после покушения корнет Сергей Дмитриев от стыда за соотечественника покончил с собой (выпрыгнул в окно), оставив записку «Я умираю за Францию». Но полицейский комиссар лишь заметил его вдове: после гибели президента от руки русского она должна быть счастлива, что ее саму не заставили убирать тело с мостовой.
Со злорадством восприняли новость об убийстве германские нацисты, тем более что произошло оно на книжной выставке победителей. Любое ослабление исторического противника, любая нестабильность в Париже – шаг к реваншу за Первую мировую, полагали в Берлине. К тому же Горгулов на суде заявил, что является сторонником «зеленой фашистской партии» – существовавшей, впрочем, исключительно в его воображении.
Повлияло убийство и на организацию государственных служб охраны. После гибели Думера больше нигде и никогда руководители крупных держав не появлялись на публике лишь с одним-двумя телохранителями; структуры безопасности пересмотрели свое отношение к возможным угрозам и начали наращивать свою мощь. В наши дни даже рабочее расписание первых лиц в обязательном порядке визируется руководителями соответствующих спецслужб.
А вот Франция, кажется, так ничего и не поняла, не почувствовала наступления иной эпохи. Новым президентом был избран Альбер Лебрен, ветеран Первой мировой и просто хороший человек, не имевший никаких сил и способностей мобилизовать страну против Третьего рейха.
Нельзя сказать, что именно убийство 6 мая предопределило мгновенное поражение Франции в начале мировой войны, но оно стало заметным вкладом в будущее фашистское наступление. Неблагодарные нацисты, впрочем, и не подумали увековечить память своего безумного единомышленника: Горгулов так и остался героем исключительно в своих собственных, навеки закрывшихся глазах.
