После того, как в основном конкурсе Канн состоялась премьера фильма Фатиха Акина «На пределе», фестивальная публика заговорила о том, что исполнительница главной роли, актриса Дайан Крюгер, точно получит награду. Прогнозы сбылись, и Крюгер увезла домой актерский приз. Ее героиня — чернильница, потерявшая турецкого мужа и чернявого сына в результате взрыва. Она пытается добиться наказания для неонацистов, но в итоге вынуждена сама вершить правосудие.

ТВКИНОРАДИО встретились с турецким режиссером Фатихом Акином, который рассказал о своей работе над картиной «На пределе», о фашистских вещах, которые замалчивают в Германии.

— Вы под необычным углом взглянули на тему взрывов, которая во всех смыслах последнее время особенно волнует Европу. О чем вы думали, когда затевали работу над картиной?

— Идея была очень проста — жестокость порождает жестокость. И именно об этом мне хотелось рассказать. Но лично для меня этот фильм в первую очередь о матери. Знаете, на площадке я должен принимать решения: куда поставить камеру, какой я хочу свет. Так вот с этой картиной то же самое — это история о принятии решений. А дальше все зависит от аудитории, от того, как она расшифрует фильм: посчитает ли она его политическим или нет, станет ли он для нее событием или нет, как она воспримет финал и согласится ли с ним.

— Вы же не просто так выбрали тему взрывов. И не просто так ваш герой — турок. Это что-то из вашей жизни?

— Безусловно, у меня был опыт. Но мне бы не хотелось приводить примеры и говорить об этом. Скажу так… Мне доставалось, когда я был подростком, в юности. Одним словом, было так себе до того, как пришла известность. Сейчас намного спокойнее.

— Но вы все фильмы снимаете о турецком сообществе в Германии. Просто этот какой-то особенно пронзительный.

— Он очень личный. Знаете, какой фильм был бы настолько же личный? Фильм о расистах в Германии конца 80-х — начала 90-х. Я много думал об этом, но реализовать такой проект довольно сложно. Нужно выбрать правильную интонацию… А «На пределе» — картина, которую я делал без спешки, она росла во мне на протяжении нескольких лет.

— Раз уж вы заговорили о расизме. Одни из персонажей вашего фильма — неонацисты. Как вы с этим материалом работали?

— Самым важным для меня было не дать белым немцам много воздуха. Я не углубляюсь в их историю, не знакомлю зрителя с их мотивациями, они есть, но в то же время их нет. Знаете, неонацисты очень любят, когда свастика появляется на экране, и неважно, в каком контексте. Так вот, я намеренно придумал другой знак, лишь бы свастику не показывать… Я не рекламирую это. Неонацисты мне нужны лишь для того, чтобы зритель имел возможность следовать за драмой, они чистая функция.

— Но они совершают преступление, избегая наказания. В Германии это возможно?

— У нас были консультанты. И судью играет настоящий судья. Он обратил мое внимание на несколько дел, о которых писали в газетах. Да, такое существует. Подростки совершают преступление и не несут наказание. Это — побочный эффект демократии. Не хочу выступать против этого, но констатирую сей факт в моем фильме.

— Можно еще один вопрос не столько о фильме, сколько о той ситуации, о которой фильм говорит. Европа живет в страхе от исламистских атак. У вас, наоборот, турецкий квартал атакуют неонацисты. Это как бы перевернутая история. Что об этом скажете?

— Если всмотреться в суть, то чувства, которые оставляет моя картина, понятны и тем, кто был атакован в Европе, и тем, кто подвергся атаке в Ираке или других исламистских странах. Но если вы хотите объяснений, то я не стремился переворачивать историю и показывать представителей исламистского общества белыми и пушистыми. Просто я живу в Германии, где реально серьезные проблемы с неонацистами. Страна этого не афиширует из принципа «нам стыдно об этом говорить, поэтому промолчим». И мой фильм призван начать разговор об этом.