Роскошное интервью, читайте обязательно.
Живущий в Германии бывший журналист «Новой газеты» Али Феруз написал в фейсбуке, что у него возникли сильные панические атаки, кроме того, врачи подозревают у него деменцию. В 2017 году журналист полгода провел в подмосковном центре для нелегальных мигрантов — Басманный суд постановил выдворить его в Узбекистан, но Европейский суд по правам человека заблокировал решение, потому что Ферузу там угрожала смертельная опасность. Феруз смог выехать в Германию. Журналист и писатель Дмитрий Вачедин по просьбе «Медузы» поговорил с Ферузом о его жизни в Европе.
— Как ты сам оцениваешь свое состояние с медицинской точки зрения? В своем нашумевшем посте ты описал кучу симптомов — от панических атак до деменции. Это же довольно серьезные вещи.
Что касается деменции и потери памяти — я почувствовал это сразу после освобождения из [центра для нелегальных мигрантов] и переезда в Германию, но только сейчас начал это обсуждать с врачами. Сейчас жду обследования коры головного мозга, чтобы понять, что там произошло. Есть несколько возможных причин: это может быть из-за депрессии и стресса, а может быть из-за избиений. Всю жизнь, когда я сталкивался с нападениями и физическим насилием, чаще всего страдала голова, люди постоянно бьют по голове. С детства пошла череда сотрясений мозга; когда напали нацисты в метро, меня тоже били по голове.
— Это ты про Москву сейчас?
— Да, про Москву. И в 2008 году в Узбекистане меня тянули за волосы и били головой об стену. И когда судебные приставы [в Москве] меня избивали, то тоже били по голове.
— Ты написал, что обострение произошло после берлинского прайда.
— С прайдом оно не было связано. Просто до него я две недели занимался проектом [по созданию] сети ЛГБТ-журналистов, работал круглые сутки, не следил за сном и питанием, и это совокупно сыграло свою роль. К тому же перед приступом в метро я увидел, как один немец напал на туриста азиатской внешности. Человек просто сидел на скамейке, копался в своем телефоне, другой подошел, сначала поставил бутылку пива на голову, потом несколько раз ударил по башке, начал избивать. Это было совершенно неожиданно, я сначала подумал, что это просто друзья. И это был триггер, меня самого [в России] несколько раз избивали за «не такой» разрез глаз, за то, что чурка, «понаехал» и так далее.
— То есть то чувство безопасности, которое тут появилось, ушло?
— К сожалению, в последнее время я открыл для себя Германию с другой стороны. Германию, в которой существуют нацисты, призывающие к уничтожению других людей. Когда я гулял с друзьями рядом с Александерплатц, то увидел их марш (19 августа в Берлине прошел марш неонацистов в честь годовщины смерти Рудольфа Хесса — прим. «Медузы»). Они шли и произносили нацистские лозунги. Причем нацисты, которых я знал по России, были людьми с определенной внешностью, татуировками в виде свастики и так далее. Здесь же это были обычные немцы, выделить и распознать их невозможно. Получается, я спокойно хожу по Берлину, в том числе ночами по темным переулкам, и на меня может напасть простой прохожий.
— То есть появился страх выйти на улицу?
— Не так, как было в России. Но, по ощущению, все идет именно к этому.
— Сейчас я побуду адвокатом дьявола. Хочу задать не очень корректный вопрос со стороны человека, который никогда не подвергался нападениям скинхедов из-за своей внешности. Но как ты сам думаешь, причина твоих нынешних переживаний — это атмосфера в немецком обществе или это твой посттравматический синдром и та тревожность, которую ты привез с собой? Можно ли отделить одно от другого?
— Сложно сказать, потому что однозначно у меня есть определенный бэкграунд и не совсем хороший опыт. Но, с другой стороны, мы не можем игнорировать те изменения, которые происходят сейчас в Германии. И они очень чувствуются. В прошлом году впервые правая партия вошла в правительство.
— В бундестаг.
— В городе Хемнице на улицы вышли люди и нападали на тех, кто выглядел иначе, чем они. Раньше люди не позволяли себе такие проявления агрессии. Но время меняется, и политика меняется, и становится легко проявлять это насилие. Тот же глава МВД [ФРГ Хорст] Зеехофер — это человек, который каждую депортацию мигрантов представляет как свое достижение. Он радуется каждой депортации, и те люди, у которых есть склонность к ксенофобии, этим подпитываются. А я — не белый человек. Я — потенциально — первый, кто попадет в это месиво, я первый пострадаю от того, что происходит. И я вижу это больше, реагирую на это острее, чем другие мигранты из России. У меня такая же ситуация, как у беженцев из Сирии и Ирака. Я — черный. И тот, кто будет нападать, не будет уточнять, из какой страны мы приехали.
— В России ты был не только жертвой ксенофобии, но и журналистом особого издания, «Новой газеты», где борьба против несправедливости — это практически часть работы.
— Я начал и здесь вести эту борьбу — и буду продолжать. Моя жизнь в дальнейшем будет зависеть от того, что тут происходит. Я намерен участвовать в политической деятельности, в том, что касается прав мигрантов. Есть круг людей, с которыми я постоянно на связи, мы планируем акции. Мы собираем людей на антифашистский марш в Гамбурге. На берлинском прайде мы были голосами тех представителей ЛГБТ, у которых нет возможности высказаться открыто.
— Ты сам можешь сказать, где ты живешь — в российском медиапространстве с пенсионными протестами, ФСБ и так далее — или ты уже живешь здесь, в Германии, и смотришь на происходящее в России со стороны?
— Да, большая часть меня — это Россия, и по большей части я живу сейчас в России, в этом медиапространстве. Я получаю оттуда больше информации, больше реагирую и переживаю. Надеюсь, что в будущем смогу больше участвовать в немецкой повестке, но я не хочу терять связь, я очень надеюсь, что режим Путина долгое время не продержится, и у меня появится возможность вернуться. Я бы очень хотел вернуться.
