Несмотря на то, что в статье рассматриваются гонения на мусульман, можно легко представить, что в РФ в скором времени будет воссоздано что-то подобное для людей, не желающих мириться с существующей мультикультурной толерантной реальностью. Особенно интересна глава, рассказывающая о «рейтинге» человека в системе.
Концлагерь на 10 миллионов уйгуров Китай построил в провинции Синьцзян полицейское государство будущего.
9 сентября Human Rights Watch опубликовала доклад о преследованиях мусульманского населения китайского региона Синьцзян: по данным организации, в последние годы там массово и зачастую безосновательно задерживают уйгуров, помещая их в тюрьмы и воспитательные лагеря; за миллионами людей организована постоянная видеослежка, а их социальное положение и судьба зависят от баллов, начисленных в системе «социального кредита». Как заключает Human Rights Watch, репрессий такого масштаба в Китае не случалось со времен Культурной революции. По информации The New York Times, президент США Дональд Трамп раздумывает о санкциях в отношении Китая, но в целом ситуация в Синьцзяне почти не обсуждается, — возможно, еще и потому, что туда редко добираются туристы и журналисты. «Медуза» публикует материал русскоязычного журналиста и путешественника, который сумел побывать в Синьцзяне этим летом и увидел, как новые технологии помогают тотальной слежке, сегрегации и дискриминации. Для безопасности автора и его собеседников материал публикуется без подписи; в тех же целях некоторые имена и незначительные детали текста изменены.
Глава 1
Граница
Пятнадцать лет назад я впервые попал на отделяющий Киргизию от Китая перевал Иркештам. Я путешествовал автостопом и был единственным туристом на весь пропускной пункт — длинный барак-полубочку с рваным ограждением из колючей проволоки. Посередине барак был перегорожен прилавком, за которым сидел сонный киргизский солдат. Дышать из-за высоты было трудно, разговаривать — тоже: над границей выл ветер и заглушал слова. Это было очень негостеприимное место у разбитой двухколейной дороги, спускавшейся с гор в Синьцзян, — заросшую колючками обширную, гористую область, окружающую Такла-Макан, одну из самых больших песчаных пустынь Азии. Сразу за прилавком начиналась другая страна.
С обеих сторон шлагбаума стояли колонны грузовиков. Из Китая в Среднюю Азию и дальше, в Россию, везли ширпотреб, а из Таджикистана и Киргизии в Китай — металл, распиленные станки с остановившихся советских заводов. Понятно было, кто развивается быстрее, но следы прогресса были и с китайской стороны почти незаметны — разве что колючая проволока там была менее ржавой, а солдаты сидели в новой будке из стекла и кафеля.
В 1935 году политический корреспондент английской «Таймс» Питер Флеминг (старший брат Яна Флеминга, с которого, как считается, тот отчасти списал Джеймса Бонда) опубликовал чудную книгу о путешествии в эти края — «Новости из Тартарии». Более саркастическое название сложно придумать — самый большой автономный район Китая, занимающий 1/6 его площади, оставался при Флеминге именно что Тартарией — так до XIX века называли примерно всю территорию от Каспия до Индии, удаленную, труднодоступную и таинственную. Мало кому удавалось сюда доехать, да и отсюда новости добирались до мира месяцами, если добирались вообще.
Синьцзян по-китайски означает «новая граница» или «новый доминион». Область, впервые завоеванную Китаем в XVIII веке, издревле населяли уйгуры — тюрки, чей язык и одежда значительно ближе к народам Центральной Азии, чем к китайцам. Протянувшийся вокруг пустыни Шелковый путь соединил здесь ряд городов-оазисов, отделенных друг от друга многими днями караванных дорог. Расстояния позволяли относительно мирно сосуществовать населявшим их народам — уйгурам, киргизам, казахам, тибетцам и русским, — а близость великого торгового коридора обеспечивала культурные связи с Западом, Индией, Китаем и Персией. Носившие общее название Восточного Туркестана области веками конфликтовали с пытавшимся подчинить их себе Пекином (географически находящимся в полтора раза дальше, чем, например, Багдад), а иногда и с другими соседями.
Время от времени здесь вспыхивали восстания и междоусобные войны, превращавшие регион в кровавую баню, или сталкивались интересы великих держав. Тогда Восточный Туркестан попадал в газетные передовицы — так было во время Большой игры, когда на Памире вплотную подошли друг к другу границы Китая, России и Англии, или в 1980-х, когда Китай поддержал борьбу афганских моджахедов с СССР. Впрочем, большую часть времени после окончательной оккупации Китаем в 1949 году Восточный Туркестан проводил в забвении.
Кашгар, ближайший к киргизской границе город, в 2003 году представлял собой именно что забытую богом дыру. Редких туристов селили в две гостиницы, стоявшие на местах закрытых в 1949-м посольств, русского и английского. Город вокруг состоял из одинаковых китайских новостроек и помпезных официальных зданий. На центральной площади высилась возведенная в 1968-м, на пике очередных уйгурских беспорядков, статуя Мао — когда-то одна из самых больших в Китае. За ее спиной экскаваторы разваливали на куски огромный земляной вал.
Мне понадобилось два дня, чтобы понять, что это не вал, а старинная городская стена, за которой Кашгар хранил в себе еще один город. В нем жили не только своими традициями, но и по своему собственному времени: когда работающие по пекинским часам китайцы укладывались спать, в старом уйгурском центре только-только собирались ужинать. Толпа медленно выливалась из центральной мечети, растекаясь по узким улочкам вокруг площади; люди не спеша рассаживались у стоящих вдоль улиц столов или шли на ночной продуктовый рынок, над которым носился дым мангалов и аппетитный запах свежих лепешек. Они одевались в халаты, носили длинные бороды, сапоги до колена и высокие шапки с меховой оторочкой. Женщины сурьмили брови, у мужчин на кушаках висели ножи — знаменитые пчаки, изготовленные в соседнем Янгигисаре, городе, который веками продавал клинки проходившим по Шелковому пути караванам. На гигантском рынке покупали ковры, овец, сушеных ящериц и змей; на улицах брадобреи брили своих клиентов, а конюхи подковывали лошадей гвоздями, сделанными тут же, в соседней кузне. Здесь кипела жизнь — такая, какой описывал ее Флеминг, а до него — великие путешественники конца XIX — начала ХХ века.
В начале 2000-х попасть в Кашгар было как оказаться вдруг в «Тысяче и одной ночи», но новая жизнь наступала со всех сторон, и китайский квартал, когда-то располагавшийся на окраине, теперь неумолимо сжимал кольцо вокруг старых построек. Бродя безлунными вечерами под сотнями полумесяцев, украшавших здешние мечети, я понимал, что вижу все это в последний раз, — и удивлялся терпению, с которым относились к переменам уйгуры. В соседнем Тибете в те времена Китай менял жизнь под усиленной полицейской охраной.
Однако сопротивление не заставило себя ждать.
В 2009 году в столице Синьцзяна Урумчи полиция попыталась разогнать толпу, возбужденную убийствами уйгурских рабочих в Южном Китае. Беспорядки переросли в погромы; были убиты 197 человек, в основном китайцы. Власти арестовали тысячу митинговавших, по меньшей мере 30 из них были приговорены к расстрелу. В ответ уйгуры перешли к терактам — примитивным, плохо организованным, но регулярным.
