В те годы — это было самое начало 2000-х — Артем еще не испытывал сильной неприязни к другим нациям и не интересовался гитлеровской Германией. Однако тогда, по его нынешним воспоминаниям, он начал замечать, что «нерусские» ведут себя «нагло» и притесняют русских. По телевизору все чаще показывали сюжеты про скинхедов и их акции: убийство выходцев из Азии и Африки в Санкт-Петербурге, взрыв на Черкизовском рынке. Артем вспоминает, что для него это было «немножечко дико» — отец «этого не одобрил бы».

Конфликты на национальной почве происходили и в школе, где учился Артем. «Рано или поздно это заканчивалось тем, что приходили русские постарше и ставили [кавказцев] на место, — вспоминает он. — И мне это нравилось — что их ставят на место». Но потом, как утверждает Артем, «дагестанцы затравили» его школьного кумира — одного из самых сильных и умных старшеклассников. «Его дух постепенно ломался, и когда он был сломлен, на него начали нападать, — говорит националист. — Парню пришлось уехать в другой город, чтобы избежать дальнейших нападок».

В итоге мальчик стал видеть в действиях ультраправых «определенную правду, увидел справедливость: то, чего мне не хватало, то, что мне подходит». Правда эта, по его словам, заключалась в идеях «превосходства белой расы» и ограничения в правах «других наций»; кроме того, юноша решил, что детей нужно воспитывать так, как это делали в нацистской Германии (в пример он приводит гитлерюгенд и Союз немецких девушек).

Через пару лет конфликт с «нерусскими», как утверждает Артем, случился и у него — его подкараулили после школы и сильно избили. Когда ему было 13, мальчик познакомился с небольшой группой сверстников-скинхедов и попросился вступить в их ряды. Ему дали прочитать несколько книг идеологов белого расизма Дэвида Лейна и Уильяма Пирса, а затем проверили его идеологическую четкость и боевой дух.

— Поставили меня драться против двух ребят. Помню, я тогда только налысо побрился. Мне сильно голову разбили.

— А мама что сказала?

— Была против. Но она и сейчас против, хотя и поддерживает меня в некоторых вопросах: что власть не такая, что [кавказцев] много, что они ведут себя нагло — не так, как им подобает.

В конце «проверочной» недели Артем вместе с пятью соратниками отправился на первую для себя акцию. Новичку сказали, что владелец палатки с фруктами занял рабочее место на рынке, русским продает гнилые абрикосы и ананасы, а своим — нормальные; что такие же, как он, совершают преступления против русских и продают им наркотики, поэтому палатку нужно разгромить, а владельца избить — «расквитаться по-русски».

Акция Артему понравилась — он разбил несколько арбузов (а также голову их продавцу), кричал националистические лозунги. «Я понял, что я не слабый парень, а нормальный — русский, сильный, — вспоминает он теперь. — Что даже если они толпой на меня нападут, я не отступлю, буду на них нападать. Это с детства закаляется, с детства дается такая сила».

Влившись в ряды новых друзей, Артем серьезно занялся спортом и стрельбой, стал ходить на футбольные матчи, после которых регулярно участвовал в драках. В старших классах Артем с соратниками уже «держали» часть города (он попросил «Медузу» не упоминать место, где он вырос), — например, патрулировали мост, вблизи которого «приезжие» боялись даже появляться.

«Однажды мы собрались вчетвером, зашли на рынок и разбили там все точки, на которых торговали нерусские: залетели в масках, отлупили, разгромили палатки», — вспоминает Артем. Тогда же — уже ближе к концу 2000-х — он вдруг осознал, что главный враг — это не «приезжие и другие нерусские», а государство.

С тех пор всю свою агрессию Артем направил на полицейских — «таких же белых, таких же русских», как он и его соратники. «Мы поняли, что живем в оккупированном государстве, что сейчас наша родина под врагами, — объясняет он. — Режим Путина, чекистов, ФСБ захватил власть и удерживает ее, а тех, кто выступает против них, сажают в тюрьмы и убивают». (Алексей Полихович, анархист, отсидевший три с половиной года по «Болотному делу», вспоминал, что много общался в тюрьме с националистами — «мы совпадали в нашей ненависти к государству».)

В первый раз Артема арестовали и чуть не посадили в 2010 году — он тогда учился на первом курсе на биотехнолога. Параллельно с университетом он стал еще больше тренироваться, но при этом отрастил волосы, перестал одеваться как скинхед — и перестал себя так называть: по его словам, только так можно было продолжать делать задуманное. «С виду я был прилежным, добрым мальчиком, играл в рок-группе, готовился к экзаменам, — рассказывает Артем. — Днем — студент, ночью — боевик. В это время я научился делать бомбы, коктейли Молотова, стрелять, резать».

Многие соратники слышали или подозревали о новом увлечении Артема — и однажды в телефонном разговоре предложили ему взорвать кафе, в котором любили отдыхать «нерусские». Как быстро выяснилось, телефон Артема прослушивали: «Человек двадцать ко мне прилетели с обыском, вскрыли полы, оторвали плинтусы, подняли линолеум — и ничего не нашли. Дома были ружье, патроны, взрыватели для гранат — а они нашли только гидроперит и ацетон».

Самого Артема, «закинув, как бревно, в машину», отвезли в отделение — и показали видеозапись его тренировок: он делал физические упражнения, стрелял из пистолета, бросал нож в дерево и крутил «прикольную вертушку» — тренировался бить с разворота. Как вспоминает националист, один из сотрудников даже признался, что фотографий и видео с Артемом у него на телефоне больше, чем семейных фото.

Полицейские требовали, чтобы Артем признался, что хотел взорвать кафе, и показал, где он спрятал бомбу. Артем утверждает, что его пытали: душили, ломали руки, били бутылками и книгой по голове. «Бомба у меня была, но очень слабая, а я понимал, что если покажу ее, то мне припишут, что я хотел пол торгового центра взорвать», — объясняет он. В итоге его обвинили в незаконном хранении оружия, хулиганстве и возбуждении ненависти — но колонии в тот раз он избежал: говорит, что благодаря хорошему адвокату — его оплатила мама Артема.

Два года спустя Артема задержали вновь — за поджог опорного пункта полиции. По его словам, поджог был не первым — но «поймали» его только на одном.

— Как вас вычислили?

— Мне сказали, что след на снегу совпадал с рисунком подошвы моего кроссовка — сейчас я уже понимаю, что это полная фигня и что, если бы я взял 51-ю статью, они вообще ничего бы не доказали. Даже если бы я селфи сделал на телефон.

— Кто-то пострадал при поджоге?

— Мы не готовили серьезное нападение на сотрудников. Мы хотели добиться общественного резонанса, подорвать авторитет власти, полиции, уничтожить место их дислокации.