— Я научился воевать уже там, в ходе боев, ведь перед ними максимум, что показали, — это как оружие стреляет и как окопы с блиндажами рыть, — говорит мне дослужившийся до командира взвода и звания старшего лейтенанта Колесников.

— Нашли свое призвание, выходит?

— Получается так, хотя я имею судимость в России за отказ от призыва.

В 2006 году Колесников, возглавлявший тогда нацболов в Алтайском крае, участвовал в захвате приемной ФСБ в Барнауле и получил 15 суток ареста. «Меня с суток пытались забрать в армию, но это был вопрос принципа. Привезли в военкомат в наручниках и говорят: «Так как биография у вас очень плохая, вы едете в стройбат в Смоленск». А я отвечаю: «Не поеду! Я сейчас схвачу нож канцелярский со стола и вены себе перережу». Меня отпустили [как сумасшедшего], а через полтора месяца возбудили уголовное дело за отказ от призыва и в августе дали год условно», — рассказывает Колесников.

Условный срок он «не отходил», так как получил реальный. В 2007 году он в отделении милиции, куда доставили его соратницу по партии, избил полицейских, за что получил два года колонии-поселения.

Нацболы на войне

Война всегда привлекала Лимонова. Он любит рассказывать, как в 90-х воевал в Боснии, а в 2001 году с несколькими сторонниками пытался организовать восстание в Северном Казахстане (там живет много русских), но был арестован и осужден на 4 года. «Я пытался сделать то, что сделали в Крыму, но ремесленным способом, домашним», — Лимонов вспоминает о тех событиях с гордостью (как и о последующем тюремном опыте). «В Казахстане был, грубо говоря, прообраз Донецка, но народу у них было мало — потом кого-то казнили, кого-то отправили на пожизненное. Мы в той истории — это просто четыре автомата Калашникова», — вспоминает Колесников, тоже участвовавший в казахстанской авантюре.

О военном конфликте в ДНР Колесников говорит достаточно откровенно (наверное, потому, что нацболам хранить секреты Путина незачем).

«Наши военные там, конечно, были. Обучали. И оружие из России, конечно, идет. Отрицают [в Москве] это, потому что доказать-то невозможно. Российские военные сами города не брали, но артиллерия российская есть. Пехоты нет, хотя был, например, случай под Луганском — я сам видел — когда зашла тактическая рота наших вэдэвэшников, и почти все полегли. Думали, что «укропы» вообще воевать не умеют», — рассказывает нацбол.

По его словам, основная масса на Донбассе воюет за идею, но есть и те, «кто мотается по всему свету, по войнам, потому что им это нравится». «Рядовой боец получает 15 тысяч рублей, и это не те деньги, за которыми нормальный человек поедет», — добавляет он.

Колесников к войне пристрастился — недаром, несмотря на ранение в голову, всерьез собирается назад. «Я нашел две колоды карт и ходил по полю, раскидывая их на трупы врагов. Обе колоды ушли вчистую. «Это кощунство», — упрекнули меня товарищи. Стоя посреди выжженного поля, разоренных окопов и разбитой укроповской техники, я ответил: «Нет, это апокалипсис сегодня». «Укропов» не жалко», — писал Колесников в марте 2015 года.

— Похоже, война вам нравится? — спрашиваю его.

— На самом деле нет. Куда-нибудь в Сомали или в Азию я бы не поехал. Я воюю абсолютно идейно, а война как данность мне не нравится. Я провел зиму с 2014-го на 2015 год в окопах, и это довольно нерадостное развлечение — сидеть под украинской артиллерией.

— Но «укропов не жалко»?

— Абсолютно не жалко. Мы их не рассматриваем как людей, это боевые единицы. Гуманизм тут очень быстро проходит. На войне убивать — это твоя задача, и ты знаешь, за что ты дерешься. У меня вот родственники по материнской линии из-под Мариуполя, похоронены тут, так что я эту землю считаю своей.

Аверин, также около года проведший на Донбассе, ненависти к украинцам не испытывает. «Я был на Донбассе в качестве ополченца. Я счел, что это мой моральный долг, как человека, который призывал ввести войска и призывал ехать туда добровольцев, как руководителя партии, отправившего на фронт сотни людей. «С украинцами есть расхождения по земельному вопросу, и есть четкое понимание, что они политические враги. Но чтобы убивать человека, не нужно его ненавидеть, это требуется московским или киевским пропагандистам», — говорит он.

Правда, бывший нацбол Вердиян утверждает, что Аверин на войне убил двух гражданских. «Мне стало неприятно, что такой человек вдруг стал героем, и я решил вытащить эту информацию. Я наблюдал реакцию Лимонова на эту новость. Он бегал из стороны в сторону и говорил: «****** [чертов] Аверин, ****** [чертов] Аверин, ***** [зачем] я его туда отправил?!» Случилось это по пьяни, на блокпосту, ему крышу сорвало. Я сам этого не видел, но все в партии знают, что это правда», — рассказывает Вердиян.

Аверин все отрицает: «Ему кто-то наплел на уши, а он поверил. Человек он возбудимый, нервный, и вера перешла в уверенность». Лимонов говорит мне, что о таком не слышал и добавляет:

«Но я нацболам не папа. Если убил, то согласно моим критериям, это не страшно. На войне все убивают».

Вердияна, кстати, из партии выгнали «до предоставления им справок из психо- и наркодиспансера».

Лимонов, выросший на рабочих окраинах Харькова, от гуманизма тоже далек.

— Много ведь мирных людей на Донбассе из-за вас погибли, — говорю я Лимонову.

— Ну что погибли! Этого нельзя избежать, это должно быть. Исторические события не оцениваются количеством смертей, не так это должно быть.

— Но число смертей лучше уменьшать.

— Причем тут смерти. Смерть — это избавление. Индийцы в это верят, и я тоже.

— Не думаю, что жители Донбасса думают так же, — нахожу я убойный аргумент, но Лимонов не сдается.

— На смерть есть разные взгляды! Это европейцы предпочитают умереть, от рака все заколотые, не похожие на людей, только чтобы держаться до последнего. Это спорно!