Прифронтовой детерминизм

В отличие от СССР Польша, тоже получившая в свой состав немало потенциальных белорусов, не собиралась помогать им этот потенциал реализовать. Наоборот, польские власти видели в белорусах самый подходящий материал для полонизации. Поэтому белорусские школы активно закрывали, а многим белорусам годами не давали польское гражданство, чтобы они не голосовали на выборах.

Но и в Польше геополитическая логика работала на белорусский национальный проект. Правых белорусов активно поддерживала Литва, которая надеялась, что они помогут ей отобрать у Польши Вильнюс. Левых — Советский Союз с его воссоединением белорусской нации в БССР и экспортом революции в Европу.

В начале 1920-х годов благодаря литовской поддержке в Польше даже был создан и вооружен белорусский повстанческий отряд из нескольких сотен человек. Правда, поначалу команды в нем все равно приходилось отдавать на русском, а для значительной части состава понадобились экспресс-курсы белорусского языка.

Крестьян привлекала не столько национальная, сколько левая повестка, поэтому СССР удалось добиться большего, чем литовцам. На пике левая партия Белорусская рабоче-крестьянская Грамада насчитывала под 150 тысяч человек, притом что почти все ее руководство параллельно состояло в Компартии Западной Белоруссии — структуре, организованной и финансируемой Москвой.

После госпереворота Пилсудского в 1926 году и установления авторитарного режима польское государство начинает действовать более эффективно и пространство для местных национализмов быстро сужается. Белорусские партии разогнали, СМИ закрыли, а активисты отправились или в польскую тюрьму, или в Минск, который становится главным центром белорусской культурной жизни.

К концу 1920-х белорусский национализм начинает тревожить и Москву. СССР постепенно переходит от веры в экспорт мировой революции к режиму осажденной крепости, а тут, у самой уязвимой границы, националисты-попутчики сомнительной надежности заправляют целой республикой. В начале 1930-х практически все лидеры белорусского национального движения будут уничтожены — и те, кто имел глупость вернуться из Европы, и те, кто был с большевиками с самого начала.

После Первой мировой белорусский национализм достиг немыслимых успехов благодаря своему прифронтовому положению. Совсем скоро, уже к началу 1930-х, он был разгромлен с обеих сторон фронта по той же причине.

Слабость или гражданственность

Однако 15 лет национального строительства невозможно отменить. Ускоренная смена поколений, быстрое распространение грамотности и урбанизация сделали белорусизацию необратимой. К тому же советская власть имела претензии к недостаточно лояльным деятелям, а не к самому проекту Белорусской ССР.

Национальность «белорус» институциализировали и сделали наследственной, республике сохранили формальные атрибуты государственности, собственную правящую номенклатуру и даже включили в ряды основателей ООН. К распаду Союза страна уже будет обеспечена очень многим из необходимого для независимого государства — прежде всего, миллионами людей, которые считают себя белорусами.

Можно сказать, что белорусский этнический национализм получился намного слабее, чем в соседней Украине, Польше или Прибалтике. Националисты, наверное, скажут это с сожалением. Но слабый этнический национализм — это недостаток разве что для национальных будителей рубежа XIX—XX веков. А в XXI веке все работает иначе.

Благодаря своей «слабости» и «запоздалости» белорусский национализм получился уникальным в Восточной Европе. Он не агрессивен, далек от антисемитизма и прочей ксенофобии и не содержит одержимости мифологизированными обидами из далекого прошлого, которые до сих пор не позволяют выстраивать конструктивные отношения с соседними странами.

Что плохого в «слабости» белорусского национализма, которая позволяет белорусам ставить социально-экономические вопросы выше, чем вопросы чистоты языка, веры, крови? При такой сложной истории сильный этнический национализм мог бы привести к тому, что жители Гродно ненавидели бы жителей Гомеля за то, что те неправильные белорусы, и наоборот. А все вместе они могли бы ненавидеть русских, поляков, литовцев. Учитывая геополитическое положение Белоруссии, такой сильный национализм скорее подрывал бы, а не укреплял белорусскую государственность.

Благодаря редкому стечению обстоятельств белорусам удалось выработать невиданную в Восточной Европе вещь — национализм, в котором гражданского гораздо больше, чем этнического. Опросы подтверждают, что белорусы ассоциируют себя прежде всего с государством, а не с кровью, религией, местом рождения. То есть это открытая, инклюзивная нация, и когда Лукашенко называет Белоруссию восточноевропейской Швейцарией, Минские переговоры по Донбассу тут не единственное основание.

К сожалению, книга Рудлинга не переведена на русский язык. И на белорусский тоже. Зато в сети можно найти негативные отзывы на нее белорусских националистов, недовольных тем, что автор препарирует их национальный проект без должного пиетета. Одна из самых непонятых и недооцененных стран Восточной Европы пока такой и останется — даже для собственных националистов.