ДМИТРИЙ БОБРОВ: МЫ ПЕРЕСТУПИЛИ ЧЕРТУ, ЗА КОТОРОЙ СМЕРТЬ ИЛИ АРЕСТ — материал проекта Под Лед.

Свят Павлов: Сейчас вы являетесь главой Центра изучения этнической преступности. Расскажите, каким образом ваша организация исследует этническую преступность в России и какую конечную цель преследует?

Дмитрий Бобров: Цель проекта в сборе и публикации информации об этнической преступности. Этническая преступность — это большая проблема для нашей страны, а чтобы проблемы решались, то в первую очередь о них нужно говорить. К сожалению, политика нашего государства направлена на то, чтобы замалчивать вопрос этнической преступности. Это такая позиция ребенка, который просто закрывает глаза, и ему кажется, что проблема исчезла.

РОССИЯ — СОЦИАЛЬНО ДЕПРЕССИВНАЯ СТРАНА

Свят Павлов: В основном ваши доклады представляют собой дайджест новостей об этнических преступлениях за определенный период. Как работает ваша система поиска информации, ведь медиа и правоохранители крайне неохотно указывают национальность преступников?

Дмитрий Бобров: Мы собираем информацию вручную, основываясь на официальных данных правоохранительных органов, а также на информации из СМИ. Тут все зависит от региона и политики ведомств и медиа. Нас часто спрашивают, почему столько новостей об этнической преступности из Петербурга? На самом деле дело в том, что Петербург — один из немногих городов в России, где есть независимые информационные агентства и СМИ, у которых нет ложной толерантности. В других же регионах, где сложно достать объективную информацию на официальном уровне, мы обращаемся к социальным сетям. Но только тогда, когда есть доказательства и подтверждения. Например, если есть видеоподтверждения. Так, в одном из регионов группа кавказцев избила на пляже людей. В соцсетях была масса видео на эту тему, тогда как в официальных источниках никто об этой истории не написал. И такая ситуация касается абсолютного большинства регионов России.

Свят Павлов: В России есть официальный статистический учет преступлений иностранных граждан, но нет учёта по национальности. По вашим данным, какой реальный процент этнической преступности?

Дмитрий Бобров: В РФ вообще не существует официального понятия “этнической преступности”. Подсчет по гражданству ни о чем не говорит. Иностранными гражданами могут быть и граждане Белоруссии, Украины, которые наши люди. Те же таджики, узбеки при этом активно в РФ получают паспорта. Выходцы из Чечни и Дагестана при этом иностранцами не являются и совершаемые ими преступления отдельно не фиксируются. Что касается реального процента, то тут сложно судить, потому что мы фиксируем самые крохи из общей картины этнической преступности в России. Слишком мало информации, чтобы построить объективную статистику.

Тут важно отметить, что Россия — социально депрессивная страна. Мигранты массово едут только в несколько регионов, потому на уровне всей страны может показаться, что этническая преступность — это не самая важная проблема. Но в том же Петербурге очень много мигрантов и как следствие этнических преступлений. Здесь это большая проблема.

СКИНХЕДЫ БЫЛИ СОЗНАТЕЛЬНЫМИ МОЛОДЫМИ ЛЮДЬМИ

Свят Павлов: Задолго до того, как вы стали исследователем этнической преступности, вы были лидером ультраправого коммьюнити “Шульц 88” (ныне запрещена в РФ) с 2001-го по 2003-й год. Что это было за организация и чего она добивалась?

Дмитрий Бобров: Коммьюнити? Это была группа скинхедов, фирма. Коммьюнити мы себя не называли (смеется — ред.).

Свят Павлов: Короче движ, не коммьюнити. Сколько человек было в вашей организации?

Дмитрий Бобров: Немного. Сразу предупрежу, что на некоторые ваши вопросы я не готов отвечать. “Шульц 88” — это была организованная подпольная группа в рамках движения скинхедов. Правда, мы уже и не одевались, и не выглядели как скинхеды.

Сергей Сидоров: Чтобы не палиться на улице?

Дмитрий Бобров: Чтобы вообще не палиться. Это был протест молодежи в нашем мононациональном городе.

Сергей Сидоров: Почему вы стали скинхедом?

Дмитрий Бобров: Дело в том, что после распада СССР началось заселение Петербурга мигрантами. Можете посмотреть последнюю советскую перепись населения в Ленинграде. Подавляющее большинство — русские, из неславянских нацменьшинств был 1% евреев. И все.

Свят Павлов: Мой дед говорил, что в Ленинграде 40-х было много татар. Его татары в блокаду чуть не съели.

Дмитрий Бобров: Это субъективно, я бы всё же опирался на переписи населения, которые велись в Петербурге с XIX века. Так вот, в 90-е началось замещение населения, в наш город начали массово переселяться люди с юга, Северного Кавказа, Средней Азии. Многие приезжали отнюдь не с благими намерениями, что порождало глубокий этнокультурный конфликт. На фоне такой ситуации многие люди становились русскими националистами. Мы были простые молодые ребята, у которых ничего не было, кроме кулаков и башмаков. Конечно, я не одобряю никаких насильственных действий и тем более не призываю…

Свят Павлов: Разумеется. Мы все за дедов, против фашизма и уличного насилия.

Дмитрий Бобров: Проблема в том, что мы на тот момент не видели других способов политической борьбы. Тут во многом виноват Советский Союз, после его развала у людей полностью отсутствовала политическая культура. Мы вступили на путь насильственной борьбы, за что и пострадали. Теперь это факт моей биографии, который не вычеркнешь.

Сергей Сидоров: Какое социальное происхождение было у ребят, состоявших в “Шульце”?

Дмитрий Бобров: Обычно навязывается мнение, что скинхеды — это выходцы из неблагополучных семей. Это неправда, у нас большинство было вполне из благополучных семей, некоторые — даже из привилегированных.

Свят Павлов: Скинхеды — городской мидл-класс.

Дмитрий Бобров: У нас были даже дети депутатов. Знаменитый Дима Боровиков (известный петербургский скинхед, убит в 2006 году при задержании — ред.) был сыном сотрудника милиции. В принципе скинхеды были сознательными молодыми людьми, не из социальных низов.

КУЛЬТ БОРОВИКОВА И РИСКУЮЩЕЕ СЕРДЦЕ

Сергей Сидоров: Что за человек был Дмитрий Боровиков? Как бы вы могли его охарактеризовать?

Дмитрий Бобров: Я его запомнил как солнечного, светлого человека. В последние годы (2003-2006 гг. — ред.), когда его группировка совершала преступления (речь идет о группировке Боровикова Mad Crowd, на счету которой более 10 убийств — ред.), я сидел в тюрьме. Потому о том, что там в реальности происходило, мне сложно говорить. Я знал Боровикова с тех пор, как ему исполнилось 15 лет, и считал его своим другом. Что же касается политического аспекта, то я не считают, что культ вокруг имени Боровикова сейчас несет позитивный заряд.

Свят Павлов: Почему?

Дмитрий Бобров: Все изменилось. Накопился политический опыт, появились новые методы борьбы. Мотивация же осталась прежней. Я и Дима Боровиков всегда лишь хотели защитить свой народ, Но, к сожалению, в тот мой момент не видели других путей. Дима встал на опасный путь вооруженной борьбы, за что и заплатил жестокую цену. Мне бы не хотелось, чтобы современные молодые люди повторяли наши ошибки.