Тимофей

Жил в Узбекистане, город Самарканд. Был свой дом с большим двором прямо в историческом центре города, через дорогу от площади Регистан (визитная карточка города). Я сам был ещё совсем маленьким. Мать несколько лет работала в школе, а потом в университете. Отец работал в системе общепита. Дед был очень большим чиновником в Ташкенте (у него и у его сестры было по трехкомнатной квартире, две дачи). Можно сказать, что мы были элитой.

Мой прапрадед по отцовской линии был железнодорожным чиновником в Симбирской губернии, и однажды получил предложение переехать в не так давно завоёванный Туркестан, в Самарканд, чтобы курировать там строительство железных дорог и прочей инфраструктуры. Точную должность я не знаю, к сожалению. Там же он встретил революцию, но Гражданская война там имела другой оттенок – не столько «белые против красных», сколько «русские против басмачей» (радикальные мусульмане-джихадисты). Прапрадед с двумя своими сыновьями записались добровольцами и воевали против них. А когда басмачей частью уничтожили, а частью изгнали в Афганистан, то страна уже называлась СССР.

После поражения СССР в Афганистане очень сильно активизировались радикальные исламисты и, как следствие, радикализировали местных сельских жителей. При попустительстве (а то и по наставлению) узбекских национальных элит виновником во всех местных бедах назначили, конечно же, русских. В начале 90-х было много… страшного. Убийства без суда и следствия, групповые изнасилования в ташкентском метро, все атрибуты расправы над «колонистами».

На заборе нашего дома в Самарканде написали: «Русские убирайтесь, или завтра мы вас убьём». У отца были знакомые в органах, которые ему подсказали, что угроза реальна на 100%, а у них руки связаны, и нам надо срочно валить. Той же ночью родители взяли малолетнего меня в охапку, погрузили самое ценное в машину и бежали из города. Думаю, расположение дома в центре города просто привлекло внимание банд, а может были и другие причины, т.к. мои родственники, жившие в обычных квартирах в спальных районах, остались и, с горем пополам, пережили начало 90-х никуда не сбегая.

Все члены моей семьи были гражданами СССР с пропиской в УзССР.

Бежать нам пришлось ещё даже до развала, в 90-ом году. Как уже выше написал, выбора нам не оставили. Когда срочно бежали, то сначала приехали к моему деду в Ташкент, оставили меня у него (впрочем, уже через 3 месяца мать не выдержала разлуки и забрала меня к себе), а родителям в тот же день дед организовал через знакомых в ВВС место на военном транспортнике, который летел в Крым. Вот так, даже не разбирая вещей, заехали на Ниве в самолёт и улетели в Симферополь.

В Крым поехали по двумя причинам: как в самый тёплый русский регион, и потому, что туда переезжало много семей знакомых и друзей моих родителей. Крымским татарам как раз разрешили вернуться домой в конце 89-го (их же как раз в Узбекистан депортировали), а среди друзей и однокашников моих родителей было немало татар, вот и мы тоже присоединились к миграции. «Наша» волна переселенцев основала целую новую деревню под Симферополем.

В последние две декады существования Союза активно стала продвигаться политика «начальник (говорящая голова) – нацмен, а зам, делающий дела – русский». Вместе с этой политикой началась скоротечная деградация в управлении республикой.

Эти «элиты» почувствовали запах крови и начали активно играть с огнём, позволяя разгораться исламизму в сельских регионах страны. Несмотря на то, что с момента искоренения басмачей Узбекистан был очень светской и благополучной республикой. Не разрекламированный, как Грузия, но, тем не менее, образцовый. Возможно, именно поэтому после вспышки насилия в 90-91 годах ситуация более-менее устаканилась, а может и потому, что там дислоцировалась внушительная группировка советской армии. Вообще же, политика выдавливания специалистов не так сильно затронула эти края, и русские кадры в советское время ценились очень высоко, т.к. узбеки сами по себе были совершенно никчёмными управленцами. Мой дедушка стал начальником пищевого треста уже в 28 лет, а на пике карьеры у него в подчинении было больше 60 000 человек по всему Узбекистану.

Россия не сделала вообще ничего. Полный паралич воли. Упомянутая армия могла занять весь Узбекистан за считанные часы, но вместо приказа были политические игрища, в результате которых эта армия досталась суверенному Узбекистану. Может быть, частью этих игрищ и было купирование исламистских настроений и предотвращение действительно массовых убийств русских, как в других республиках, но это уже исключительно мои спекуляции.

На сегодняшний день уже практически все мои родственники переехали в Россию. В том числе и дедушка. Он держался до начала 00-х, но постепенно его выдавили с работы (как административным давлением, так и угрозами). Я как раз был у него в гостях, когда в окно квартиры на втором этаже влетел кирпич с запиской: «Уходи или кинем гранату». Перепугались тогда знатно. Переехали, конечно же, отдав всё имущество за копейки и без малейшей помощи со стороны РФ.

Настя

Я родилась в Узбекистане в 81-м году. Мы очень часто переезжали, но с моих 6-ти до 12-ти лет жили в Ташкенте. Я была маленькой, и многое для меня происходило внезапно. Я помню, как папа жаловался маме, сидя в темноте на кухне, что его никогда не сделают руководителем – фамилия не та. Что, невзирая на опыт (а он в горнодобывающем деле с окончания МИСИС), возьмут узбека. Он рассказывал, как писал работы и диссертации для продвижения своего национального начальства, чтобы встать в очередь на квартиру, так как жить с двумя детьми в общежитии было несладко, или на покупку Жигулей. Потом брата забрали в армию и, как и большинство русских, он попал в горячую точку. Не сосчитать, сколько папа ходил по своим начальникам, которые сыновей отмазали, и просил перевести брата в любую другую часть – лишь бы тот остался живой. Отмазывать от армии мы не собирались, у отца был принцип. Брат вернулся на побывку: худой, бледный, постоянно улыбался, как маленький, а ещё очень боялся любых хлопков и резких звуков. Рядом с Ташкентом был город Ангрен, на тот момент его превратили угольный разрез – у нас было слышно, как там взрывают уголь. Как-то раз мы шли по базару, и прозвучал взрыв. Брат среагировал молниеносно – я не успела заметить, как в несколько прыжков он очутился около меня, схватил в охапку и, закрыв собой, спрятал меня под прилавок. Я помню только мгновение: вот я стою, а вот я лежу.

Вернувшись домой, брат устроился работать в полицию, а через полгода уехал во Владивосток. Ему бы ни за что не дали продвигаться по службе – он русский.

Когда начался развал СССР, наступил полный бардак. Узбеки стали срывать с русских девушек украшения, а полиция смотрела на это сквозь пальцы. Потом начали калечить девушек: резать бритвами щёки и голые ноги-руки узбечкам-полукровкам и всем, кто не отвечал шариату. Особенно светлокожим.

Я помню, как почти в один день изменился город: вот мы уезжаем из своего района к друзьям, чтобы от них в аэропорт ехать, и мой район чистый, солнечный, целый… а вот едем к аэропорту, и многие скамейки и урны разбиты, раскурочены, автоматы газировки перемотаны цепями, а на цепи висит железная кружка. Ощутимая разница – чистый стеклянный стакан в той жизни и кружка на цепи в новой. У русских никогда там не было будущего, а потом не стало и настоящего.

Ангрен был красивым молодым городом, а теперь это город-призрак.