Фольклор — это всегда отражение общества и того, что в нем происходит. Интернет-фольклор и, в частности, «Мракопедия» — не исключение. И дело не только в том, что в «Мракопедии», как и в обществе, полно монстров и вообще все страшно и ужасно. Любой страх, выраженный в форме той или иной страшилки-крипипасты, растет из реальности, и искать его истоки часто не менее интересно и захватывающе, чем зачитываться самими историями. Именно этому поиску посвящена книга социолога и создателя подкаста «Социология стрема» на «Глаголев FM» Константина Филоненко, о которой в рамках совместного проекта «Горького» и «Просветителя» рассказывает Иван Козлов.

Автор объясняет причины страха, вызываемого той или иной крипипастой, через отсылки к более объемным культурным и историческим сюжетам из реального мира.

К примеру, в книге есть целая глава, посвященная Слендермену — неестественно высокому и худому человекоподобному существу без лица, облаченному в строгий похоронный костюм. Этот персонаж стал олицетворением крипипасты как жанра и действительно натворил немало зла: одержимая Слендерменом девочка из Флориды подожгла свой дом, девочка из Огайо напала с ножом на мать, а две девочки из Висконсина, о которых мы уже упоминали, заманили подругу в лес и изрезали ножом, надеясь принести ее Слендеру в жертву.

Так, говоря о строгом костюме Слендермена и его прототипах, автор сперва проводит аналогию с «Людьми в черном» и спецслужбами, а затем размышления о «безликости» персонажа (выраженной как в костюме, так и, собственно, в отсутствии черт лица) приводят его к следующему: «Это очень „посюсторонний” ужас. Он существовал в обезличенных культурных механизмах конкретного индустриального общества в середине ХХ века, правила которого соблюдали хорошо одетые фигуры, склонные украшать свою форму, в том числе, знаком черепа и костей. СС и были настоящими людьми в черном». Ну то есть почти буквально в соответствии с мемом: «А знаете, кто еще носил строгую форму? Гитлер!».

В подавляющем большинстве случаев подобные «интеллектуальные упражнения» все же звучат много более убедительно и имеют под собой веские основания. Скажем, вряд ли можно спорить с тем, что расцвет фильмов о враждебных инопланетных захватчиках, пришедшийся в США на середину пятидесятых, напрямую связан со страхами, порожденными холодной войной, а демонизация подъездов хрущевок (в которых обязательно отключается свет и начинает хозяйничать что-то безглазое, богомерзкое и нечестивое) — следствие планировки модернистских домов, в которых чердаки и подвалы утратили свой «потусторонний» функционал.

Если возвращаться к истории со Слендерменом, Филоненко высказывает самоочевидную, но важную мысль, усматривая в его образе «страшное напоминание об ужасной дегуманизации жертв и безжалостном безразличии могущественных существ. <...> Это очень отстраненное и холодное напоминание о нашей собственной бесчеловечности. Как показывают нацисты, невозможно выдумать больших монстров, чем евреи».

Эта мысль повторяется в книге не единожды, и действительно, страхи, которые стоит только поскрести, как за ними обнаружится «слишком человеческое», едва ли не главный предмет интереса автора как социолога. Собственно, в том числе поэтому так много места уделено феномену «моральной паники», который ярче всего раскрывается на примере истории с «Синими китами». «Теоретически любая крипипаста может стать причиной моральной паники, поскольку каждая из них стремится использовать существующую неуверенность перед миром», — констатирует Филоненко и вспоминает важную для всего повествования социологическую теорему Томаса: «Если человек определяет ситуацию как реальную, то она станет реальной по своим последствиям».

Это такой тип ужаса, который легко и приятно препарировать, вооружившись доступными любому грамотному социологу инструментами. Однако куда более интересный (и куда более страшный на глубинном уровне) — тип, связанный с неизбывно-жуткими, «внечеловеческими» и неописуемыми (или умело притворяющимися таковыми) сюжетами. Собственно, это и есть два полюса ужасного. Описания крипипаст этих двух типов Филоненко заимствует из эссе Мориса Бланшо, который аналогичным образом говорил о двух типах ночи:

«Первые, „противостоящие дню” истории про вполне физически осязаемых (и только из-за этого опасных) монстров, чья природа может быть не совсем ясна, но которые создают необходимое для жанра напряжение неопределенностью той опасности, которую они представляют. Вторые, истинно ночные, — это истории, сюжеты которых строятся на событиях, которые сами по себе ценны только тем, что несут напоминание о более глубоком уровне действительности. Они служат лишь прикрытием для чувства экзистенциального ужаса, беспомощности человека перед природой и самим собой и тщетности эту беспомощность преодолеть».

Даже в заключительной части, говоря о механизмах исследования страшного в целом и обращаясь к уже существующим схемам, формирующим «социологический подход к страху», Филоненко снова берет в качестве примера тему «Синих китов», которая по этим схемам отлично раскладывается. Что до исследований мировой тщеты и экзистенциального ужаса — в финале она затронута без лишних подробностей и, кажется, остается сферой исследований философов, а не социологов:

«„Меня ужасает вечное молчание этих безграничных пространств”, — писал Паскаль. Перед лицом бесконечного космического ужаса человек чувствует себя бездомным и беззащитным. Некоторую передышку дает сочинение историй, а иные страхи удобнее всего выразить в виде жутких рассказов».

Впрочем, в заключении автор сам констатирует: «Эта книга только открывает тему изучения страшных историй. Не было освещено слишком много тем, а многие из представленных здесь раскрыты достаточно поверхностно».

Константин Филоненко. Путеводитель по современным страхам. Социология стрема. М.: АСТ, Серия «Научпоп psychology», 2020.

Горький-М