Хватает и других домыслов. Особенно ярко они проявляются, когда в употребление берутся слова «национализм» и т.п. К примеру, по сведениям «Новой газеты», у обвиняемого нашли-де «нацистскую литературу». По своей профнепригодности газета напечатала и список этой литературы. Это следующие книги: «Стрелковое оружие», «Энциклопедия военного искусства. Снайперы», «Искусство снайпера», «Русские. Последний рубеж», «Россия в неволе», «Россия, кровью умытая», «Тайная военная разведка и борьба с ней», «Тайные общества смерти», «Азеф. Король провокаторов», «Отщепенцы», «Боевые пистолеты России», «Анатомия стрельбы», «От революции к тоталитаризму», «От декабристов до моджахедов», «Полководец», «Избранное».

По поводу последнего названия – вообще одно недоумение. Но и с остальными не лучше: я не поленился, полез в «Федеральный список экстремистских материалов», но ни одной (!) из названных книг там не нашел.

А между тем, посмотрите, что вещает свидетель обвинения – опертивный работник Жемеров, участвовавший в обыске! Даже пристрастная «Новая», и та заметила: «Из показаний свидетеля не до конца понятно было лишь то, по какому принципу изымалась литература. Эксперта по экстремизму среди присутствовавших при обыске лиц не было, только эксперт-криминалист».

Вот Никита Тихонов и задал под протокол оперу вопрос:

– Как вы определили изъятую литературу как экстремистскую?

И получил выдающийся по своему простодушию, чтобы не сказать хуже, ответ:

– Есть определенный перечень материалов, которые признаны судом как экстремистские. К тому же есть определенные признаки… Плюс личный опыт работы. Я изымаю, дальше следствие разбирается.

Определенные признаки… Личный опыт… Но если бы опер заглянул в тот самый список, он убедился бы, что его заявление – прямая клевета! Возможно, это его бы не остановило. Что ж, получается прямо по заповеди доктора Бартоло из комедии Бомарше: клевещите, клевещите, что-нибудь да останется!

Неудивительно, что от этого словоблудия на тему национализма и экстремизма в один момент у Тихонова лопнуло терпение и он задал прокурору простой вопрос:

– А можно узнать, что под понятием «национализм» и «националистические идеи» понимает обвинение?

Ответа от прокурора Никита, разумеется, не услышал. Ему неожиданно ответил судья Замашнюк, спасший растерявшееся гособвинение от конфуза:

– Вы хотите подискутировать на эту тему? – ответил он вопросом на вопрос в лучших традициях еврейских анекдотов. Как говорят в таких случаях, замнем для ясности!

Но скажи мне, читатель, разве обвиняемый задал вопрос не по существу? Разве он не имел отношения к делу? Ведь обвинение оперирует термином «национализм», настаивая на отягчающих обстоятельствах! А между тем, этот термин не прописан в УК РФ. Так разве не важно знать, какое значение вкладывает в него прокурор? И почему судья поспешил блокировать этот важный разговор?

А вот сам Никита в аналогичной ситуации не растерялся, не спасовал, не стал блеять нечто невразумительное или отвечать вопросом на вопрос.

– Скажите, вы националист? – спросил его адвокат потерпевших Владимир Жеребенков, холеный и самоуверенный, одетый в дорогущий костюм и любящий поучать коллег со стороны обвиняемых. И получил ответ:

– Смотря, что вы под этим понимаете… Ну, я могу сказать, что люблю свою страну, свой город. Я не люблю правительство, правоохранительные структуры… Я не считаю, что Россия должна принадлежать только русским. Но мой город – это мой город. И если придется, я буду его защищать…

Впрочем, обвинению не до тонкостей теории. Ведь у них вот-вот посыпется та фактическая основа, на которую они уповают. Их свидетели дают странные, путаные, противоречивые показания.

Так, у главного свидетеля Мурашкина, опознавшего, якобы, Тихонова, возраст преступника то «20-22 года», то «25-30 лет», и брови у него то «густые», то «русые», и куртка то «синяя», то «темная»…

Никита поинтересовался у Ермаковой, стоявшей рядом с Мурашкиным в тот роковой миг, видела ли она лицо прошедшего мимо нее человека.

– Да, доли секунды, когда сполз шарф. Глаза, брови, нос, как-то так… Я могу точно сказать, что… В общем, извините, но я вас опознала… – сказала Ермакова.

Такой решительный ответ вызывает сильное сомнение: видела доли секунды более года назад – и столь уверенно опознала? Это просто чудо какое-то, феномен судебной психиатрии…

Тем более, что память подводит этих свидетелей не раз, если судить по показаниям других свидетелей, в том числе заслушанных 3 марта.