То, что православный храм украшают фашистские свастики, с дороги не видно. Лишь подъехав к нему вплотную, я смог разглядеть их. Ажурные, симметрично размещенные по концам кованого креста, они казались видением из другого мира. Я огляделся, чтобы у кого-нибудь поинтересоваться, с чего это вдруг фашистская символика оказалась над русской церковью? Ни души. Село Веденье, состоящее из нескольких изб с наглухо закрытыми ставнями и небольшого церковного кладбища, над надгробьями которого черными тряпками беззвучно болталось воронье, словно вымерло. Лишь у домика, окрашенного в болотный цвет, я заметил небольшой автобус, стоящий под окнами с традиционными деревенскими белыми занавесками. Из будки со злобным лаем, громыхнув металлической цепью, выскочила овчарка. Тут дверь домика распахнулась, и на крыльце появился по пояс обнаженный мужчина с черной бородой

— Как найти священника?! — громко через забор спросил я.

— Я и есть батюшка, отец Сергий, — представился, выйдя ко мне, мужчина.

Крепкого телосложения, он походил на боксера, сотрудника какой-нибудь охранной структуры, но только не на священника. На голове сидела нацистская пилотка, горделиво сдвинутая набок, на волосатой груди, посреди бугристых мышц, чуть выше нательного православного креста, красовался красный с черной свастикой эсэсовский медальон. Его нельзя было не заметить, он был, как клоп, напившийся крови.

Я знал, что ярославское село Веденье — родные места известного политика и антифашиста Александра Николаевича Яковлева, что здесь, на церковном кладбище, покоятся тела его отца и матери, и вдруг — батюшка, разодетый под наци! Над храмом фашистская символика! Уж не съемки ли какого-нибудь фильма о Второй мировой готовятся на родине Александра Николаевича? Об ужасах оккупации, о священнике, переметнувшемся на сторону неприятеля? Но кинокамер не видать и юпитеров тоже, как и массовки. Посередь безлюдного села только двое: я и отец Сергий.

— Пойдемте, покажу, где покоятся родители Яковлева, — предложил он.

Мы прошли по дорожке средь могил и остановились у двух скромных надгробий из черного мрамора, взятых в металлическую ограду.

— Вот здесь родители Александра Николаевича лежат. Яковлев на могиле каждый год бывает. Не пропускает.

— А вы с Яковлевым встречались, разговаривали? — поинтересовался я.

— Не один раз. Я даже как-то у него помощь для храма хотел выхлопотать. Но он отказал. Слышал, сказал, что у вас уже есть спонсоры, причем, дескать, неприемлемой для него идеологической ориентации. Отфутболил, словом. Ну и пусть. Я все равно от его помощи отказался бы. Церковь бы этого не снесла. Яковлеву первый от нее кнут полагается.

— За что? — изумился я. — Яковлев начал процесс возвращения церкви, храмов, икон. Церковь ему должна быть благодарна.

— Игра все это, показуха. Одной рукой православию помогали, а другой сектантство насаждали. Знаем мы цену демократу Александру Николаевичу! Знаем!

Через пять минут я уже оглядывал владения отца Сергия. Небольшой огородец, засаженный чесноком, луком и картошкой. С особой гордостью распахнул он передо мной двери аккуратной баньки:

— Всего за 600 долларов сложена! А какая работа! Любо-загляденье!

В предбаннике на стене на гвоздях висели березовые веники, а с краю — ветвь засохшей рябины с ягодами.

— А это зачем? — показав на рябинку, поинтересовался я.

— Чтобы, когда после парной сто граммов пропустишь, было чем закусить. Не отходя от стола, отщипнешь пару ягод — и в рот! Благодать! — не без сладострастия объяснил он.

В избе, когда мы перешли в нее, на смятой кровати я увидел нечто необычное для дома священника — цветную брошюру с надписью: «СС» в годы Второй мировой войны. Форма, знаки различия, вооружение».

— Это-то вам зачем? — удивился я.

— Да так. Иногда поглядываю, — скромно потупив очи, ответил святой отец.

— Свастики над храмом, судя по всему, ваших рук дело?

— Конечно, а чьих же еще? — сказал он. — Как сюда пришел, так и вознес их над храмом. Вот как это было, — отец Сергий протянул маленький фотоальбом.