Где заканчиваются восточные границы ментальной Европы, что связывает и что разделяет западных европейцев с русскими, какими мифами питаются их представления друг о друге? Эти поистине вечные вопросы были животрепещущими и век, и два века назад.

Проблемы родства и различий представителей двух частей одного континента не сходят с повестки дня интеллектуальных дискуссий и в наши дни. Немало внимания им было уделено на недавней международной научной конференции в Хельсинки, собравшей видных экспертов. С размышлениями на эти темы в интервью для «Эхо» поделился участник конференции профессор МГИМО Валерий Соловей.

— Устойчивые образы друг друга зачастую оказывают существенное, в том числе негативное, влияние на характер взаимодействия государств и отношений между народами. Для русского сознания привычно западное восприятие России как отягощённое негативными коннотациями и даже фобиями. Уместно ли говорить об аналогичных русских фобиях?

— Полностью согласен с тем, что взаимное восприятие — значимый фактор в отношениях между народами. Существуют некие устойчивые стереотипы, с которыми мы подходим к странам и народам.

Если говорить кратко, то отношение русских к Западу традиционно было лучше, чем отношение Запада к русским. И такая ситуация сохраняется, она подтверждается множеством социологических опросов. Отношение русских к Западу очень позитивно. Есть, конечно, свои колебания и нюансы — к одним странам относятся лучше, чем к другим. Возможно, лучшее отношение — к Германии. Это парадоксально, ведь у нас в XX веке были отнюдь не крошечные недоразумения, а две кровавые войны. И тем не менее в целом отношение к Германии устойчиво позитивное. Но такое устойчивое отношение характерно для восприятия русскими вообще Европы.

То есть идеологические кампании, которые случаются, — скажем, кампании, связанные с Польшей, со странами Балтии, — оказывают недолговременное воздействие. Например, государственные отношения с Польшей в какой-то момент ухудшились, соответственно снижались показатели позитивного к ней отношения и росли показатели негативного. Но проходило несколько месяцев, и ситуация возвращалась к status quo ante. Можно утверждать также, что готовность Запада к конструктивному взаимодействию всегда находит позитивный отклик в России.

Если говорить о парадоксах взаимного восприятия, то основополагающий парадокс очень прост: русские считают себя европейским народом, а в Европе, в зарубежной Европе, их таковым не считают. Достаточно провести очень простой тест: спросите за рубежом кого-нибудь, начиная от мелкого торговца и заканчивая университетским интеллектуалом, как называется самая большая европейская страна. Вы услышите: Германия, Франция… Географические радикалы могут назвать Польшу, а географические экстремисты — Украину. Но никто никогда не скажет, что самая большая европейская страна — это Россия. То есть в их ментальной карте Россия находится вне пределов Европы.

— А как мы на себя смотрим?

— Русские воспринимают себя совершенно иначе. Русские считают себя европейцами — да, отличающимися от условных эталонных европейцев Западной Европы, но всё-таки европейцами. И если говорить об отношении русских к базовым европейским ценностям, которые сейчас ассоциируются с ценностями либеральной демократии, то русские все эти ценности разделяют. Русские точно так же хотят разделения властей, свободных выборов, многопартийной системы, свободы передвижения и т. д. Русские не считают свою страну азиатской. И евразийской они её тоже не считают…

Если русские говорят, что в стране есть что-то азиатское, то это коррупция, плохое состояние социальной сферы, плохое состояние экономики. Причём это всё произносится без какого-либо придыхания или восторга. Для русских «азиатчина» — это то, от чего надо избавиться. Не так давно был проведён очень интересный опрос: где бы русские хотели жить, в какой стране, кроме России. Там давалась обширная выборка, но ответ был однозначен: исключительно в Европе, в европейских странах. Даже Японию никто не назвал. Ни в Японию, ни в Сингапур не хотят. То есть русские ориентированы европейски. И в этом смысле Россию можно назвать «другой Европой». Это «другая Европа», условно говоря, наследница Византийской империи. Византия тоже была «другой Европой», отличавшейся от Европы романо-католической.

— Получается, что антизападная пропаганда не оставляет глубокого следа в нашем сознании?

— Вновь повторю. Отношение русских к другим европейцам более позитивно, чем отношение европейцев к русским. Как врага Европу мы никогда не воспринимали. Отдельные страны в отдельные периоды были для нас вражескими. Если вспомнить советскую эпоху, официальная пропаганда говорила тогда о враждебном блоке НАТО, а жупелом были Соединённые Штаты, но ведь те же самые США воспринимались тогда как некий обобщённый, образцовый Запад, на который надо равняться. Это распространялось на потребительский, культурный стиль — джинсы, музыка. Если это враги, то вы не будете воспринимать их ценности, их стиль и манеру.

Советский Союз сделал значительно больше для приближения России к Западу, чем Российская империя за все предшествовавшие триста лет. Он дал образование для всех, он широко раздвинул границы восприятия мира, хотя государственные границы и были на замке. Советский Союз придавал большое значение формированию у своих граждан внешнеполитических взглядов и просто информированию их о международной ситуации. И вчерашние крестьяне, которые ещё в начале XX века и даже в тридцатые годы жили в локальном мире, превратились в городских, достаточно образованных людей, так или иначе связывающих себя с Европой, смотрящих на себя сквозь европейские очки, пусть искажённые, но европейские, а никак не азиатские.

Русские не считают себя азиатским народом. Конечно, надо ещё, чтобы другие европейцы признали их европейским народом. Думаю, что это не скорый, но вполне реальный процесс. Ведь было время, когда европейскость испанцев и португальцев ставилась под сомнение. Считалось, что Европа кончается Пиренеями. А дальше — не вполне Европа, неполноценная Европа. Более того, в своё время даже велась дискуссия о европейскости Германии — казалось, что она принадлежала какой-то другой Европе, не такой полноценной, как Франция, Италия… И дискуссию эту поддерживали именно немецкие интеллектуалы. Она продолжалась ещё в первой половине XX века.

— Так сказать, положение наше не безнадёжно. Когда-нибудь в Западной Европе проявят милость и примут нас в европейскую семью народов?

— Границы Европы в культурном, ментальном смыслах расширяются. Со временем и русские будут восприниматься как европейцы. Здесь есть такая особенность: чем дальше от границ России, чем меньше общего в недавнем прошлом, тем лучше отношения. Испанцы, итальянцы очень хорошо относятся к России и к русским. И с удивлением узнают о том, что Россия не член Евросоюза, а русские нуждаются в шенгенской визе, дабы посетить Испанию или Италию. А вот страны Балтии, Польша, Чехия — это уже иное, более сдержанное и, в той же Польше, часто негативистское отношение. В силу обиды, на мой взгляд, значительно преувеличенной. Поляки тщательно лелеют эту обиду.

В странах Балтии это похоже на рану, которой не дают зажить, растравляют. Я как учёный понимаю, почему это происходит. Потому что это сердцевина национального мифа, лежащего в основе государственной независимости. Мифа о жертве, о единстве в перенесённом страдании. Этот миф отдаляет от России и приближает к Западу, ведь европейскость Балтии тоже была весьма сомнительной. Думаю, с точки зрения некоторых ключевых европейских стран — тех, которые принято называть «старой Европой», — европейскость Балтии сомнительна до сих пор. Она выглядит отдалённой и сомнительной периферией Евросоюза, на которую многие высокопоставленные европейские политики смотрят со скепсисом. В этом смысле очень характерна изначальная ориентация трёх балтийских республик не на европейские структуры, а на США.