Сегодня наш дружный коллектив приготовил для своих читателей необычный материал. Мы предоставляем вашему вниманию интервью с экс-активистом одной из самых неоднозначных формаций, действовавшей на национальном фронте борьбы в России – «Вольницы». Несмотря на крайне противоречивые оценки, само движение и его идеология и по сей день своими отголосками из прошлого так или иначе влияет на развитие современного движения русских революционных националистов, на момент же своего появления «Вольница» произвела, не побоимся преувеличить, эффект разорвавшейся бомбы, представив собой нечто, что до этого в России просто не видели. И когда нам выпала возможность взять интервью у человека, в недавнем прошлом являвшимся активным участником данной формации, мы поспешили ею воспользоваться. О чём была наша беседа, вы можете прочитать ниже.

Мнение редакции может не совпадать с мнением интервьюируемого.

А: Приветствуем от лица редколлегии «Аборигенов»! Расскажи, с чего началось твоё знакомство с «Вольницей»?

В: Салют! “Знакомство с «Вольницей»” – это не совсем верное определение. Это же было не просто вдруг нарисовавшееся из воздуха объединение людей. Тогда не было ни сайта, ни организации, ни идеологии. Была общая гостевая «Вольница», которую я стал посещать с весны 2010-го года. Тогда уже прошла крупная волна арестов и судилищ над радикальными националистами (группа Рыно-Скачевского, NS/WP), в среде молодёжи уже пошло осознание того, что борьба в таком направлении далее невозможна и, по большому счёту, безуспешна. Стали искать что-то новое, свой «лучик». И им как раз оказалась гостевая «Вольницы».

А: Что за люди тогда там «обитали»?

В: Контингент был крайне пёстрый: от каких-то скиновских остатков и футбольных хулиганов до любителей старого доброго ультранасилия и крайне идейной молодёжи. Все были из разных социальных слоёв, разных взглядов на жизнь, на те или иные тонкости, но всех нас сплачивало одно: это национализм, не формальный, а основанный на принципах кровного родства, и, как бы громко это не прозвучало, стремление к революционной борьбе. Темы обсуждений были также довольно разнообразны: обсуждали историю, философию, религию, теории борьбы и т.д. Одним из самых главных плюсов гостевой была гласность: несмотря на наличие администраторов и модераторов, каждый мог высказать свою точку зрения, не боясь быть забаненым – это во-первых. А во-вторых, что очень удивляло, несмотря на анонимность, все общались друг с другом с уважением, диалог вёлся без нападков в отношение собеседника. Это очень подкупало.

А: Как произошёл процесс формирования «физической оболочки» «Вольницы», как сформировалось товарищество активистов?

В: Никак. То есть, не было такого, что кто-то вдруг сказал: “Вот вам значки, вот вам партбилеты, теперь вы в «Вольнице»”. Нет, такого не было. Активизм среди посетителей гостевой был развит всегда. То есть, делались разного рода мероприятия: кто-то организовывал футбольные турниры в поддержку Узников Совести, кто-то печатал и распространял листовки, кто-то рисовал граффити, кто-то занимался творческой деятельностью, кто-то чем-то посерьёзнее, но распространялось всё через один источник. В итоге, вышло так, что «Вольница» стал неформальным рупором автономного национализма.

А: Но всё же, коллектив у «Вольницы» как-то сформировался.

В: Если выделять какой-то определённый этап в этом процессе, то он придётся на декабрь 2010-го, после беспорядков на Манежной площади. Тогда на многих гостевых, в частности, фанатских, как, например, известных «Честном» и «БухOм», «светилы» околофутбола призывали молодёжь игнорировать это событие и не приезжать на Манежную. «Вольница» же трубила во всю, что там надо быть и что это будет знаковое событие для всего движения в целом – и оказалась права. Надо отметить, что количество посетителей гостевой тогда уже было довольно приличным, чтобы это воззвание услышать. Так «Вольница» заработала свой начальный авторитет. И после этого вокруг гостевой начал формироваться активный состав. Но, опять же, приходили не левые люди с улицы с заявлением “я хочу в «Вольницу»”, а друзья, друзья друзей, знакомые знакомых – отсюда и изначальная сплочённость в самом коллективе.

А: Как движение развивалось дальше?

В: Дальше был 2011 год – пожалуй, самый яркий в истории формации. Активизм не пошёл на спад, напротив, теперь появился единый символ, сплачивающий всех нас. Фронт работ был также довольно обширен, каждый занимался тем, что было ближе ему и его убеждениям, привлекая других соратников, но в итоге всё всё равно делалось в общем ключе. Событий была туча, всех сейчас даже перечислять не буду. Скажу лишь, что о новых мероприятиях на гостевой писалось минимум раз в 2 недели.

«Вольница» росла как качественно, так и количественно: были сформировавшиеся ячейки в Москве и в Невограде, были группы активистов ещё примерно в десятке российских городов. Все были в опьяняющем восторге от столь внезапного успеха. Появился сайт, начала формироваться идеологическая база. Появилось множество дочерних проектов: эко-проект «Зелёный Мир», фонд «Опора».

Конец 2011-го – пик масштабных действий под знамёнами «Вольницы»: это «Чёрный Блок» на Русском Марше, явивший собой нечто совершенно новое для этого мероприятия, когда около 3-хсот молодых людей смогли самоорганизоваться, привнести свежие лозунги и идеи, и в итоге стать самым ярким событием всего мероприятия. Отсюда новая волна внимания к движению и приток новых активистов. Это также участие в акциях протеста против сфальсифицированных выборов: в отличие от прокремлёвской шелухи в националистической обёртке, «Вольница» вышла поддержать действительно народный протест, национальный протест. И как знать, быть может, та же «Вольница» могла бы при иных раскладах составить основу русского аналога «Правого Сектора»…впрочем, это просто мысли вслух.