«Неонацисты были хорошо организованы, но мы не предполагали, что они сформируют террористическую ячейку».
Восемь лет назад, 19 января 2009 года, от рук неонацистов погибли адвокат Станислав Маркелов и журналистка Анастасия Бабурова. Они были не первыми и не последними жертвами ультраправых. Молодежные группы антифашистов, которые пытались сопротивляться неонацистам на улицах, также понесли серьезные потери. Иван Хуторской, Федор Филатов, Илья Джапаридзе и другие лидеры антифашистского движения были жестоко убиты в подъездах и во дворах в результате спланированных операций боевиков группировки БОРН.
С каждым годом шествие 19 января собирает все меньше участников. Чтобы понять, насколько эта акция актуальна сегодня, «Открытая Россия» поговорила с антифашистами, которые были непосредственными участниками и свидетелями уличных столкновений.
Кирилл Медведев, поэт, активист Российского социалистического движения
До убийства Маркелова и Бабуровой антифашизм был субкультурным движением, естественной здоровой реакцией молодежи, выросшей в максимально мультиэтничной постсоветской среде, на неонацистскую дикость, нападения на тех, кто в принципе может быть твоим другом, соседом или одноклассником. При этом бытовало такое восприятие, что это просто развлечение для молодежи, которой нечего делать и хочется подраться. Позиция довольно глупая, в итоге те же украинские события показали, что роль политизированной молодежи, фанатов может быть решающей. БОРН, тем временем, понимали и прямо говорили, что в лице Маркелова хотели ударить по движению. И для нацистов, и для властей первостепенной была задача выключить тех немногих, кто были авторитетами в этой среде, при этом способными формулировать смыслы, такие, как Солопов и Гаскаров.
Посадка Гаскарова и другие репрессии, конечно, подействовали угнетающе, потом началась украинская кампания, в которой одна сторона присвоила себе антифашизм и национальную память о победе для своих корпоративных целей, другая старалась либо оправдывать украинских ультраправых, либо закрывать глаза на их присутствие. Ну и все стали обвинять друг друга в путинизме или бандеровщине, а некоторые, как известно, отправились воевать на той или другой стороне.
Сейчас субкультурного антифашизма как движения в принципе нет. Всегда надо что-то делать, пытаться выжать максимум из ритуала, особенно если это хороший ритуал.
Но как левый я исхожу из того, что никакая борьба за левую экономику невозможна без того, чтобы все — в том числе, кстати, здравые либералы и консерваторы — усвоили элементарный принцип: этнический национализм — это смерть для России, попытки запрыгнуть в давно ушедший поезд этнонационального государства ведут к крови и ненависти. Поэтому критика этнонационализма — база для любой оппозиции.
Участник антифашистского движения Пабло Костюм
Чтобы описать все перипетии антифашистского движения в России и уличных «бригад смерти», необходимы тома художественной, публицистической и научной литературы, поэтому я сосредоточусь на одном вопросе. А именно на вопросе о соотношении уличного антифашистского движения середины 2000-х в Москве и современного «шествия 19-го января». Из той сотни уличных «антифа», которые имелись на всю Москву по состоянию на 2006-2007 год, на это шествие придут единицы. И на то есть свои причины.
Конкретное противостояние на улице между ультраправыми и антифашистами в целом закончилось уже три-четыре года назад. Победила в этом противостоянии власть. Именно современная власть оказалась способной жестко, эффективно и в сжатые сроки решить проблему ультраправого насилия на улицах. Современная власть изобличила и посадила практических всех убийц антифашистов, а также многих убийц мигрантов и представителей национальных меньшинств. Это не ода «путинскому режиму», это просто объективная реальность. Вопрос об уличном нацистском терроре в том масштабе и тех формах, в которых он стоял на протяжении 2000-х, сегодня в большинстве случаев потерял свою актуальность. Немногочисленные современные эксцессы подавляются властью практически моментально.
Естественно, что попытка реанимации трупа антифашистского движения не может не привести к разного рода политическим спекуляциям. Шествие 19 января стало пристанищем разнообразных политических неудачников. Вопросы ЛГБТ, однобокий взгляд на гражданскую войну на Украине заменили собственно антифашистскую повестку и память жертв нацистского террора. Притянутые за уши сопоставления современного политического режима в РФ с тоталитарными политическими режимами первой половины XX века так же демонстрируют неспособность организаторов к адекватному анализу реальности. Действительные проблемы, связанные с нацизмом, как, например, консолидация нацистов вокруг батальона «Азов», героизация нацистских преступников и частей «СС» на Украине, остаются вне повестки этой акции.
Многие участники уличного антифашистского движения 2000-х с грустью наблюдают за всем этим. Некоторые из них принимают участие в альтернативных мероприятиях, отдавая долг памяти павшим товарищам — такие мероприятия чаще всего остаются незамеченными СМИ, поскольку в них отсутствует театральность и скандал, а также они не вписываются в соответствующие повестки как провластных, так и оппозиционных изданий.
Александр Тушкин, журналист, антифашист
Когда началась самая активная фаза противостояния между антифашистами и неонацистами, я был юношей. Тогда участие в антифашистском движении для меня было экзистенциальной необходимостью. Я точно помню, что в моей группе мы не ставили перед собой задачу физического насилия, тем более ликвидации противника. Это был принцип, который мы никогда не декларировали, но все понимали. Для антифашистов это было общим местом.
За всю историю современного антифашистского движения в России был только один или два эпизода убийств со стороны антифашистов, но оба связаны с самообороной. Хотя у нас были все возможности для физического устранения противника. Мы знали адреса, места их тусовок, у нас было оружие. Но так как антифашистское движение было прежде всего гуманитарным, оно ставило перед собой гуманитарные задачи, противоположные человеконенавистническим принципам неонацистов. Они первые и провели фатальную черту. Главным образом в силу своей природной жестокости и невозможности выдвинуть никаких рациональных аргументов в идеологическом споре с нами. И, в принципе, это было логичным развитием событий.
Но, что касается меня, то, столкнувшись с организованным террором с их стороны, я испугался. Я испугался за свою жизнь, испугался за своих друзей и принял решение отказаться от участия в уличных столкновениях. Изначально мы столкнулись с бесформенной коричневой массой, которая постепенно превратилась в несколько хорошо организованных групп. У них было огнестрельное оружие, бомбы, они готовы были убивать.
Не знаю, насколько верно мы оценили ситуацию тогда. Мы потеряли очень много… Пожалуй, ничья гибель не стоила всей этой борьбы. Сейчас московское антифашистское движение превратилось в дезорганизованную массу, но при этом вышло на публичный уровень. Израсходовав себя как политическую силу, мы потеряли многих из наших товарищей, но задача была выполнена. В том числе благодаря вынужденному насилию удалось предотвратить создание масштабного ультраправого движения, которое могло бы себя свободно чувствовать на улицах.
Очевидно, что победителем в этом противостоянии осталось государство. Сначала опасные элементы устранили сами себя (возможно, и не без помощи государства), а затем появился такой важный полицейский, всех развел по углам и сказал: «Спокойно, ребята, мы тут наведем порядок».
