«Следователь [Ксения Семенова] меня допрашивала по уголовному делу, я ей сказала, что ничего не знаю. Потом она вышла, они [оперативники] зашли и начались угрозы: обещали расправиться физически, отнимут ребенка, подкинут наркотики, то есть давили на меня полностью. Потом опять зашла [Семенова], спрашивает, не вспомнила ли я каких-либо обстоятельств, я отвечала, что нет. Потом — из кабинета в кабинет; в один заведут, я подожду, то подзатыльник треснут, то к стенке прижмут, — говорила она следователю. — И постоянно одно и то же спрашивали, что я видела и что я знаю, на что я постоянно отвечала, что ничего не видела. <�…> Я за трое суток, извините, четыре раза в туалет ходила, и то по времени. Я ничего не ела, воду пила из-под крана».

Оперативники, вспоминала Лысова, обращались друг к другу «братух»; когда в кабинет зашел начальник Перовского межрайонного отдела СК Владислав Храмов, она сперва захотела ему пожаловаться, но, увидев, как полицейские с ним обнимаются, поняла, что помощи ждать неоткуда. Тогда женщина дала показания об убийстве; по словам свидетельницы, половину деталей своего рассказа она позаимствовала из разговоров с силовиками.

Позже те заверили, что не оказывали на нее никакого давления; следствие не нашло в их действиях признаков превышения должностных полномочий и не стало возбуждать уголовное дело об избиении Лысовой.

Экспертизы

Другая неувязка в деле Михаила Жукова касается орудия или орудий убийства — их так и не нашли — и судебно-медицинских экспертиз. Первую провел специалист Дмитрий Елин, к 2013-му имевший четыре года стажа; он пришел к выводу, что все 69 ранений Ветчинову могли нанести одним и тем же ножом. Но впоследствии, уже после приговора, другие специалисты дали заключения, согласно которым клинков было как минимум два; в числе этих экспертов — начальник отдела медицинской криминалистики 111 Главного государственного центра судебно-медицинских и криминалистических экспертиз Минобороны Сергей Леонов и заведующий кафедрой судебной медицины Московской медицинской академии имени Сеченова Юрий Пиголкин.

Более того, и сам Елин в повторной экспертизе, назначенной в 2017 году, уточнил: судя по характеру ран, не исключено, что их нанесли все-таки разными клинками. Но все эти исследования проводились уже после приговора, а на стадии следствия адвокату Жукова Владимиру Крупко в назначении дополнительной экспертизы было отказано.

«В суде я спрашивал: это что была за кровавая карусель? Получается, Жуков одной рукой должен был бить Ветчинова ножом, другой — крутить и переворачивать, чтобы наносить удары спереди и сзади. Это ножевая центрифуга», — недоумевал защитник.

Все эти противоречия, перечисленные в жалобе правозащитника Бабушкина, стали три года назад поводом для возбуждения производства по новым обстоятельствам.

Кабинеты, тома, следователи, этапы

В 2016 году материалы дела направили в Перовский межрайонный отдел СК, но там, говорит Татьяна Жукова, ими не особенно заинтересовались.

«Спустилась в следственный отдел, следователя Зименковой не было, мы оставили координаты мои и адвоката заместителю [начальника] отдела Губину, телефонов он своих не дал, о деле ничего не слышал <�…> Через неделю, не получив никаких известий, обратились еще раз в отдел, Зименкова сказала, что ничего о деле не знает, нужно получить материалы из дела. Я сказала, что у меня скопированы три тома», — вспоминает мать осужденного.

По ее словам, Зименкова тогда отказалась допрашивать эксперта Леонова, посчитав, что он может быть материально заинтересован в даче показаний в пользу Михаила. Следствие шло вяло, но родные Михаила не сдавались: в начале 2017 году Татьяна Васильевна через заявление председателю Следственного комитета Александру Бастрыкину добилась приема у Александра Дрыманова, на тот момент — главы столичного управления ведомства, и в марте дело передали из межрайонного отдела СК в окружной, на уровень выше.

Новый следователь Александр Костылев очень понравился Жуковой — интеллигентный, выполнял все просьбы родных; когда он принял дело в свое производство, экспертизу по травмам потерпевшего провел профессор Пиголкин — по заключению признанного светила судебной медицины, Ветчинова убили как минимум двумя клинками. Но Костылев вскоре уволился, а в деле сменились еще три следователя. В ноябре 2017 года оно попало к Владимиру Павлову, который решил этапировать Жукова в Москву из ИК-5 в Моршанске Тамбовской области.

Родные осужденного говорят, что Павлов, узнав о результатах медицинской экспертизы, заказанной его предшественником, не давал защите с ними ознакомиться, а однажды зашел к Михаилу в СИЗО в отсутствие адвоката — «просто познакомиться».

«Об этом я узнала только во время свидания [с сыном]. Уже имея на руках результаты и не озвучивая их, он сказал: «Я пришел познакомиться, но тебе ничего не светит». Я расцениваю это как психологическое давление: мы не знали результатов экспертизы, человек находится в застенках, извините меня, по сфабрикованным делам, он, конечно, думает — что там происходит?» — говорит Татьяна Васильевна.

За те два месяца, что Жуков находился в столичном изоляторе, с ним провели психолого-психиатрическую экспертизу и допрос в присутствии адвоката Крупко. Михаил просил о проверке на полиграфе, но с оговоркой: ее должны делать специалисты Минобороны или Минюста. На следующий день следователь Павлов подал начальству рапорт, согласно которому он предлагал Жукову проверку на полиграфе с участием экспертов СК или ФСБ, а тот отказался, чем затянул следствие. Михаила увезли обратно в Моршанск.

Жуковы опять пожаловались на следователя, тот опять распорядился этапировать Михаила из колонии, и в конце сентября его опять доставили в Москву — по словам матери, за 60 дней в СИЗО с осужденным не провели никаких следственных действий. Из-за этого родственники пожаловались на Павлова еще раз. Тогда дело передали следовательнице Дарье Газарян.

«Ровно на 61-й день ему провели полиграф, это новый следователь, которой поручили ускорить расследование. Мы ее даже не видели — молодец, провела большую работу, и я ей потом даже сказала: «Я от вас даже такого не ожидала, вы такая молоденькая»», — вспоминает Татьяна Васильевна.

За три года, что длилось производство по новым обстоятельствам, объем дела вырос в три раза, с трех до девяти томов: «Это переписка между генеральной прокуратурой, прокуратурой Москвы и всеми остальными инстанциями», — говорит мать заключенного.

Следователи за это время нашли в материалах даже больше противоречий, чем защита Жукова. Например, Подоба в своих показаниях уверял, что в день убийства не вышел в «Новогиреево», а поехал дальше, на станцию «Серп и Молот», где его знакомый Станислав Сорокин должен был вернуть ему 20 тысяч рублей — а Сорокин, которого следователь Павлов в 2018 году допросил о событиях пятилетней давности, сказал, что не помнит такой встречи, и вообще избегал тогда Подобы, чтобы не отдавать долг.