Отец Сергий, настоятель Храма Рождества Христова, не удивлен тем, что русские принимают ислам:

— Мы — Иваны, не помнящие своего родства. Мы не привязаны ни к какой традиции. А когда к молодому человеку без духовного стержня подходит человек с ярко выраженной твердой позицией, это всегда привлекательно. Вот зайдет к нам сейчас ловкий торговец, который захочет продать массажное кресло. Он так будет вкусно рассказывать, с такими горящими глазами, что мы послушаем и подумаем: а не купить ли?

— То есть религия недалеко ушла от торговли? – замечаю я.

— Просто мы деградируем. Авторитетов нет. А церковь сейчас – это глас вопиющего в пустыне. Она призывает, да кто ж послушает?
ДОРОГА ДО ГИБЛОГО МЕСТА

— А как переводится название «Когалым»?

— «Гиблое место». Это ханты так его называют. Ну, типа люди там жить не могут.

— Хорошее название для города, — замечаю я, зябко кутаясь в шубу.

— Да и город отличный, — отвечает водитель Слава, напряженно вглядываясь в белую снежную муть. – Ваш московский мэр Собянин там два года тоже мэром сидел.

Метет так, что не видно ни зги. Уж третий час едем из Сургута, а вокруг одни белые поля да торчащие из них сухие палки. И ни одной деревни.

— Да откуда ж селам взяться? – говорит Слава. – Вокруг сплошное болото под снегом. Палки со временем сгниют и станут торфом. А летом все покраснеет от клюквы и брусники.

— А разве лето в Ханты-Мансийском округе бывает? – удивленно спрашиваю я.

— Ну, месяца два-три. У нас девять месяцев зима. Метет иногда и до июня.

— Что ж в таких богатых нефтегазовых краях и дорог приличных не построили?!

Тут Слава пускается в красочное описание, как на болотах строят дороги. Сначала полностью засыпают песком, но ведь болото не замеришь. Бывают такие места, что сколько ни сыпь, а дна все нет. Потом сверху заливают бетоном и ставят плиты. Но через пару-тройку лет болота подмывают песок, и дорога в буквальном смысле тонет. Бетонные плиты встают торчком, по которым, как зайцы, скачут машины. Значит начинай все сначала.

— А кто в Когалыме живет? Приезжих много? – интересуюсь я.

— Вы имеете в виду «понаехавших»? Да мы все тут «понаехавшие», — смеется Слава. — Город мигрантов. Строили всем Советским Союзом. Эстонцы, азербайджанцы, украинцы, русские, татары, башкиры. Я вот из Казахстана приехал в 1988 в двадцать лет за романтикой и «длинным рублем». Тогда зарплата водителя была 700 рублей! А у нефтяников и до 1000 рублей доходила! Вы хоть представляете?!

— Еще как! Зарплата инженера составляла 120 рублей, а мороженое-пломбир продавали за 20 копеек. Мясной пирожок – 10 копеек. Машина «Волга» стоила 5000 рублей. А русские сейчас приезжают?

— Нет, конечно! Кто из России сейчас поедет на такие маленькие зарплаты да в такой климат?!

И Слава ударяется в воспоминания, как на дорогах при минус 45 насмерть замерзали его сменщики с пассажирами: «Если машина встала, два-три часа – и конец. А связи-то не было!» Я смотрю на свой телефон и понимаю, что у меня тоже нет связи. И тут не к месту вспоминаю, что в 2006 году в Когалыме был зафиксирован температурный рекорд минус 62 градуса! Но сквозь пургу уже видны смутные очертания домов. Когалым!
МИНИ-СССР НА БОЛОТАХ.

Старожилы-когалымчане страшно гордятся своим неприлично молодым городом. (Ну, что такое для города 35 лет?!) Им так хочется похвастаться и храмом, и скульптурой Церетели (да кто ж ее в пургу разглядит?), и океанариумом с акулами и пираньями, и аквапарком. А вот мы еще построим парк тропических деревьев! И у нас есть международный аэропорт! Все это показалось мне излишеством для 69 тысяч населения. А потом подумала: а вот если меня засунуть в этот ледяной ад с коротким смехотворным летом, когда из дома нос нельзя высунуть без спрея от болотной мошкары? И кислорода тут нехватка 20 процентов. Отсюда ранние инфаркты. Да я бы тут тоже пираньям обрадовалась!

А в местном краеведческом музее я прямо-таки смутилась перед милой девушкой-гидом, сообразив, что аж на 17 лет старше города!

— Вот это советский вагон, в котором даже на третьей полке ездили, представляете? – восторженно говорит она.

— Мне тоже так приходилось ездить, — отвечаю я, с нежностью разглядывая под стеклом советские десятирублевки.

— А это армейская палатка первопроходцев с обязательной гитарой. Они тогда все на гитарах играли, представляете?

— Знаю. Я тоже когда-то играла и пела, — вздыхаю я.

— Ой, — смущается девушка. – Понимаю. К нам иногда приходят люди просто за ностальгией.

В местном Доме дружбы меня уже ждут аксакалы («белые бороды») мусульманских диаспор, подозрительные и настороженные. Чего это к нам аж из Москвы? И сразу видна разница поколений. Советское поколение с удовольствием выпьет коньяк, несмотря на Рамадан, а те, кто помоложе, даже к чаю не притронутся.

— У нас тут межнациональный рай, — категорически заявляет глава азербайджанской диаспоры Вели Мамедов. – Так и пишите.

— Вот прямо рай? – недоверчиво спрашиваю я. – А как построили?

— А у нас в каждом районе свой человек сидит, старейшина, который точно знает, кто приехал в город. Может, наркоман, бандит, а может рабочий человек или ученый. Были случаи, когда даже из города выгоняли. Предлагали: ты или домой едешь, или в тюрьму сядешь. Решай.

— Да в городе в любое время, даже ночью девчонка может выйти на улицу и пойти спокойно гулять! — вступает в разговор лидер дагестанцев Османбек Касумбеков, мужчина мрачный и темпераментный. – И важно, чтоб молодежь не дралась в ресторанах. Поэтому нам, лидерам диаспор, звонят даже ночью, если вдруг ЧП. Я вообще старожил. Приехал на север конкретно за машиной «Жигули» шестеркой. Купил.

— А почему остались?

— А потом «Жигули» девятку выпустили.

Все хохочут.

— А вообще, меня тут люди поразили. Я кавказец, ревнивый человек. Идем мы с женой по городу зимой. Навстречу русский мужик. Он вдруг бросается к моей жене и начинает ей щеки тереть. Я ошалел. По нашим традициям надо сразу бить. Но меня остановило то, что мужик был с женой. А та мне кричит: «А у вас уши совсем белые». Оказалось, что мы с женой обморозились и, как южане, не почувствовали. Пришли мы потом домой и говорим друг другу: «Здесь не смотрят на нас, что мы с гор спустились. Они нас за людей считают, а почему мы должны по-другому себя вести?» Здесь и свадьбы совместные, и межнациональные браки. Один город – одна семья. Проблема, когда приезжают молодые да дерзкие. И ведут себя…эээ…неправильно.

— А как неправильно? – интересуюсь я.

Все деликатничают.

— Ну, ТАК. Мы просто говорим: брат, у нас ТАК не принято. Ну, как у вас в Москве, когда во время карабахской войны азербайджанцы такие скандалы на улицах устроили. А мы не допустили!

Все победно смотрят на меня.