Скольких я зарезал на бумаге,
Скольких утопил, скольких
Просто так убил!
(с) Русское народное творчество

Предисловие

Повесть в духе «Ничего Особенного», но вовсе не её продолжение. Это юмор и размышления и одиночество о той реальности, в которой мы с вами живем. Написано пафосным, часто героическим слогом. Встречается мат и ошибки. Здесь нет никакого вымысла, всё слишком знакомо и узнаваемо. Поэтому данная повесть, быть может, обидит некоторых деятелей.

Безмерно благодарю тех читателей, кто выражает слова поддержки или негодования в мой адрес. Ваши отзывы (особенно негативные) помогают преодолевать себя и творить дальше. Каждый комментарий приносит радость. Так что, если вы меня по-настоящему ненавидите, то лучше ничего не пишите.

Напоминаю, что это художественное произведение, всё является фантазией, вымыслом, и прочее бла-бла-бла.

Итак, первые слова повести таковы: «Начиналось все неплохо». Заканчиваться произведение будет фразой: «А потом все сдохли». Тем не менее, конец будет неожиданным. Я на это надеюсь.

Пролог

Читатель, если ты ненавидишь русский люд и считаешь его рабами, то эта повесть для тебя. Если ты хочешь носить клетчатую рубашку Пичужкина, а в День Святого Валентина провозглашаешь тост за Чикатило, то эта повесть для тебя! И, наконец, если твой любимый видеоролик тот, где в ванне напевают «С чего начинается Родина», то эта повесть совершенно точно про тебя и для тебя.

Повесть о настоящем пиплхейте.

Поехали!

Посвящается Алексу Гюльденштубе.

Глава 1
Идеал далекой юности моей

Начиналось все неплохо.

По-крайней мере мы были пьяны как тысяча чертей, и нам хотелось приключений. В лужах трескалась поздняя осень, ZOG вот-вот должен был пасть от наших усилий, а пиво стоило копейки. Это теперь моим постаревшим друзьям уже по двадцать лет, ZOG и не думает загнивать, да еще и повсеместно запрещает пить пиво.

Наверное, через эту стадию взросления прошли почти все. Рванный «питбуль» на залатанных национализмом убеждениях, окованные металлической тяжестью govnodavy. Разбитые рожи, ролики известного формата, и та особенная бледность лица, роднившая нас с сидельцами, какая бывает от начисто выскобленного черепа. По германской моде, закатанные по локоть рукава, и потертые, как шлюхи, светло-синие джинсы. Подтяжки с российским триколором, которые сейчас мы бы спустили в унитаз, вместе со страной, которую когда-то пытались защищать.

Это было прекрасное время, не требующее размышлений и, на счастье китайским мудрецам, не нуждающееся в переменах. Враг, восходящим солнцем нашей идеи, был ясно начерчен на горизонте, и всё, что от нас требовалось — это не думать, а, выплеснувшись после горячего концерта на улицу, находить и уничтожать его. И мы делали это.

Мы не думали об узниках совести, и нас, после того, как с бордюра стекал мозговой фарш, не пугало возможное заключение. Это теперь, каждое обсуждение будущей акции, начинается с ознакомлением той статьи, которую мы можем получить. Раньше мы не думали об этом, и не попадались. Жизнь неслась сплошным длящимся моментом, и совесть не взвешивала наши шаги. Не думая о пиаре и имидже движения, мы с легкостью могли забить насмерть чугунной печной трубой какого-нибудь арбузника. Мы не чурались чурок. Теперь же считается, что если ты лично не замочил министра внутренних дел, или хотя бы его заместителя, то ты хуй и говно. Что удивительно, тишину информационного пространства нынче нарушают в основном известия о радикальных акциях автономных трафаретчиков. Да, когда-то я был спаянным, замятинским Мы.

Помню, один раз мы накрыли передвижную лезгиночную станцию, которая остановилась на площади имени какого-то славного зассанного коммуниста. До того, как мы с улюлюканьем налетели на них, эти выходцы из нелюдей, пугая прохожих, весело топтали брусчатку площади своими лакированными копытцами. Вечером, после того, как мы в едином пьяном порыве перебили черные рожи и стекла черных джипов, в новостях сказали, что группой неизвестных были варварски избиты мирные студенты какого-то важного юридического вуза.

Когда следующее утро потихоньку мешало в нас тональ с нагвалем, медленно пробудилось осознание, что у тех чернявых студентов были огнестрелы, из которых они, опомнившись, здорово в нас палили. Бахус хранил нас, и оккупанты попали лишь в какую-то бабку, напоминающую одновременно Сталина и мумию. Она, слюнявя выросшие над губой усы, так долго кричала по телевизору о своей молодости, что у меня разболелась голова.

Поэтому, тщательно изучив случившееся, Знаток сказал, что надо перестать пить.

С этого дня в наши ряды и пришел духовно-структурный кризис. Мы стали осторожно взвешивать унции разумного эгоизма в том деле, где надо голосовать не мозгом, а сердцем и руками.

Теперь мы sXe и веганы. Человеконенавистники и исламисты. Автономы и хардбасисты. Расиалисты и либертарианцы Национал-интеллектуалисты и социал-тутовисты.

Или говно, как говорит Алекс.

Но обо всем по порядку.

Глава 2
Трудно быть никем

Изначально нас было пятеро, и мы не походили на мушкетеров ни по числу, ни по идеям. Я не Будда, не толстовец, и достигну просветления только тогда, когда гордо встану на обломки существующего самовластия системы, на которых уже некому будет написать наши имена.

Не выблевывая из себя пошлых предисловий, стоило сказать о персонажах. В наших глазах была ненависть, а в рукавах серых курток ножи. Или я только хотел так думать?