«Что происходит на Дальнем Востоке, вообще непонятно, — говорит Щербак из „Солдатских матерей Петербурга“. — Правозащитных организаций, которые работали бы там с армией, я практически не знаю. Судя по тому, что время от времени приходят обращения из Сергеевки и к нам (в Санкт-Петербург. — Прим. ред.), дела не очень хорошо. Далеко от центра, контроля меньше, расстояния большие — больше беспредела».

Сергеевка — не единственная такая часть. Только за последний год из 90-й дивизии в Чебаркуле Челябинской области сбежали по меньшей мере пятеро контрактников.

Некоторые перед побегом рассказывали родным о поборах, другие просили выслать деньги. В 2014 году в той же части десять человек пытались совершить массовый суицид. Последним в июне 2020 года пропал Егор Лукиных, его до сих пор не обнаружили.

Кто-то из сбежавших из Чебаркуля потом вернулся, кого-то так и не нашли. После того как «бегунки» находятся, их родные больше говорить о случившемся не хотят. Контрактник Данил Золотаренко, которого искали полгода, нашелся живым. На сообщения корреспондента «Важных историй» он не ответил, его жена сказала, что после возвращения он перестал с ней общаться. Также служащий по контракту Николай Фендриков нашелся спустя несколько месяцев — его мать по телефону ответила корреспонденту «Важных историй»: «Единственное, что я могу сказать, — у нас все нормально».

«Минобороны очень плотно работает с родителями погибших или пострадавших в ходе несения службы военнослужащих, — говорит Булат Мухамеджанов, координатор правозащитной организации „Зона права“. — Сейчас серьезные компенсации идут, счет на миллионы рублей».

По его словам, после выплаты компенсаций у военнослужащих и их семей часто становится меньше претензий — поэтому они не хотят рассказывать о полученных в армии травмах или смерти. К примеру, за увольнение из-за полученной на службе травмы контрактнику выплатят 2,75 миллиона рублей, следует из контракта Минобороны со страховой компанией «Согаз».

«Новая газета» изучила приговоры по статьям, описывающим неуставные взаимоотношения между служащими, содержащиеся в государственной системе «Правосудие». Журналистам удалось обнаружить более полутора тысяч приговоров по таким делам в 2016–2020 годах. Большинство из них вынесено в Московской области, Приморском (Сергеевка) и Хабаровском краях. По словам Антона Щербака, к частям, в которых распространено насилие, также относятся Отдельная дивизия особого назначения (ОДОН) в Балашихе, Кантемировская и Таманская дивизии в Наро-Фоминске, части в Каменке и Луге в Ленобласти. В части в Чебаркуле не ответили на запрос «Важных историй».

«Ребята уже год находятся просто в поле»

Даже когда в части царят вымогательства и насилие, основная причина побега не в них, а в отсутствии механизмов контроля: солдаты не могут пожаловаться, уволиться или хотя бы перевестись в другую часть.

Иван Дудицкий сознательно пошел служить по контракту, рассказывает он «Важным историям»: его бывшая жена с ребенком жила в Твери, по соседству с войсковой частью, сам он жил в области. Дудицкий хотел поступить на службу в тверскую часть, чтобы чаще видеться с дочерью. В ноябре 2017 года он подписал контракт с частью № 53956 на два года.

До этого он уже прошел срочную службу под Лугой в Ленинградской области. Наблюдая за тем, как там служат контрактники, Дудицкий думал, что это может быть неплохим вариантом и для него. Но из Твери Ивана сразу же отправили в командировку в Ростовскую область, на полигон «Кузьминский», где ему предстояло провести четыре месяца.

«Пацаны мне сказали: на машину, на которую ты пришел, водителя уже два года нет, — вспоминает Дудицкий. — Такого не будет, что ты, как положено, будешь четыре месяца на полигоне, четыре — в месте постоянной дислокации. Ребята уже год или два находятся в области, просто в поле».

Дудицкий также утверждает, что на полигоне обнаружил, что получает не ту зарплату, о которой договаривался: в расчетном листе он якобы видел 15–16 тысяч, хотя обещали «не меньше тридцатки». «Начальники сначала говорили: подожди, приказ в силу вступит, — рассказывает бывший служащий. — Я три месяца пробыл на этом полигоне, объяснений никаких не было, и я понял, что находиться где-то в поле, не имея связи с гражданскими людьми, за 16 тысяч не имеет смысла».

Дудицкий сказал начальству, что хочет уволиться, пока у него не кончился испытательный срок. Руководство согласилось, пообещав начать формировать документы для увольнения. Но за этим ничего не последовало — Дудицкий считает, что командиры просто ждали, пока испытательный срок кончится: «Военнослужащий на испытательном сроке имеет право голоса, [может] уволиться, а как только этот срок заканчивается, он не имеет права собой распоряжаться, пока не закончится контракт».

На самом деле это не так. «Испытательный срок только в одну сторону действует: это его [солдата] могут уволить за то, что он не прошел испытание, а он сам не может так сказать», — рассказывает Арсений Левинсон из правозащитной организации «Гражданин и армия».

Но покинуть армию в этот период все же может быть проще, чем в остальной срок службы, отмечает Щербак из «Солдатских матерей». Уволиться по собственному желанию после подписания контракта в принципе невозможно, но на испытательном сроке командование иногда идет навстречу и само увольняет солдат. Хотя чаще, по словам Щербака, все развивается по другому сценарию: «Говорят: подпишешь контракт, не понравится — расторгнешь. Потом командование тянет время, вешает лапшу на уши бойцам, три месяца проходят — и все, уволиться очень сложно. Но многое зависит и от того, как сам солдат действует: верит ли он обещаниям или формализует свои требования на бумаге, пишет рапорты».

«Сначала приказ нужно выполнить, а потом его обжаловать»

«Не то чтобы я покинул полигон, никому не сказав. Я всех [сослуживцев] оповестил, — говорит Иван Дудицкий. — За мной даже слежку ночью устанавливали». В феврале 2018 года, когда следить стали менее пристально, он подловил момент и уехал.

«Я сразу приехал к месту основной дислокации, пришел к начальнику и сказал, что документы [об увольнении] не идут, — вспоминает Иван. — Они сразу каким-то образом пришли — и меня стали заставлять ехать обратно на полигон. [Говорили]: „мы тебя уволим, но там просто по штату кто-то должен находиться“. А я общался с людьми, которые весь срок службы на полигоне находятся за те же деньги, что я, — из-за того, что их некому заменить. Если бы я бы туда вернулся, я бы там остался на весь срок своего контракта».

В Твери Дудицкий стал каждый день ходить на службу, делал ремонт в клубе — и надеялся уволиться. Но на него возбудили уголовное дело по статье 332 УК РФ — о неисполнении приказа командира. В части не ответили на запрос «Важных историй».

«Военный сам себе не подчиняется, а подчиняется приказам, — говорит Дудицкий. — Так в уставе написано: сначала приказ нужно выполнить, а потом его обжаловать. Мне устный и письменный приказ отдавали, что я должен убыть на этот полигон. Я слышал, когда были проблемы с неисполнением условий службы контракта, ребята ковырялись в законе или могли сказать, что заявят в военную прокуратуру. Видимо, поступали поумнее меня — я не юрист и тонкостей не знаю. Я думал, у меня все пройдет более-менее нормально, потому что я нормально поступил: сказал, что хочу уволиться по-человечески, приходил на службу, что-то делал».