«Молодой, горячий, думал, что буду ваххабитов крутить». Рассказ бывшего оперативника Центра «Э».

Мурманчанин Дмитрий Джулай больше двух лет проработал оперативником Центра «Э». Служба в управлении по борьбе с экстремизмом сначала не вызывала у него вопросов — Дмитрий занимался делами «черных копателей» — но затем руководство сменилось, и большую часть рабочего времени борцы с экстремизмом стали посвящать поиску картинок «ВКонтакте». Джулай ушел в адвокатуру и рассказал «Медиазоне», почему разочаровался в системе.

Я в органы шел, как и большинство сотрудников, чтобы помогать людям, делать что-то хорошее. На деле, когда сталкиваешься с этой системой, получается, что все совсем не так. Потому что нашей системе не нужны думающие инициативные сотрудники, ей нужны деревянные солдаты Урфин Джюса, которые будут тупо исполнять приказы.

С 2011 по 2014 годы Дмитрий Джулай работал следователем отдела по борьбе с организованной преступной деятельностью в сфере экономики следственного управления УМВД Мурманской области, а затем два с лишним года — с 2014 по 2016 год — оперативником в региональном управлении по противодейстию экстремизму (Центре «Э»). Сейчас Джулай — адвокат, он специализируется «на защите по экономическим преступлениям и должностным составам, экстремистским преступлениям в сфере интернет».

Кто-то уходит и не может с этим смириться. Кто-то остается, и продолжает переть, как танк, через это и дослуживается до пенсии, а кто-то прогибается под систему. В милиции больше порядочных сотрудников, но, к сожалению, судят по тем единицам, которые попадают в новости. По крайней мере из моих коллег, я могу сказать, что гораздо больше было честных и порядочных сотрудников.

«Что-то во мне сломалось после этого». Дело о дырке в крыше беседки

Я могу рассказать, почему я туда (в Центр «Э» — МЗ) пришел. Я работал следователем по экономическим преступлениям и в какой-то момент понял, что не хочу этим заниматься. Могу рассказать один случай, после которого я уже принял для себя твердое решение, что в этом подразделении работать не буду.

Мне дали дело, суть была такая: на заведующую садиком в одном из городов нашей области наложил штраф пожарный инспектор, две тысячи рублей за какую-то ерунду, что у нее дырка в крыше в беседке на детской площадке. А женщине уже лет 60-62, ровесница моей матери. И она эти две тысячи рублей штрафа оплатила не из своего кармана, а оплатила со счета этого детского садика. В результате ей вменили часть три 160-й [статьи] УК — это присвоение, растрата с использованием должностного положения. Несмотря на смешную сумму, это тяжкая статья.

Я как старался, открещивался от этого дела. Начальница прекрасно знала о моем отношении к подобным не очень с моральной точки зрения приятным делам. Что сделал я? Я подошел всесторонне и объективно к расследованию — как, собственно, и должен подходить нормальный следователь. Я начал изучать, а выделялись ли ей вообще деньги на ремонт. И выяснилось в ходе беседы с сотрудниками министерства образования, что в течение пяти лет она запрашивала по 300 тысяч на ремонт каждый год — каждый год ей отказывали. Она просто не могла сделать этот ремонт. Хотя это не отменяет того, что она совершила преступление.

Начал собирать характеризующие — выяснилось, что она чуть ли не лучшая заведующая в регионе. Выяснил, что у нее зарплата 13 тысяч, и она на эти 13 тысяч тянет одна без мужа сына, инвалида первой группы с синдромом Дауна и диабетом, и эти 13 тысяч у нее все уходят на лекарства. То есть для нее даже эти две тысячи рублей — что для нас с вами, допустим, раз сходить на неделю продуктов купить — для нее это огромная сумма. Я все это отразил в материалах дела. По сути, это ничего не меняло, это не меняло квалификацию, это не прекращало дело, то есть дело все равно уходило в суд. [Но] заведующей благодаря объективно отраженной картине дали меньше минимального наказания — штраф пять тысяч рублей.

Но это [дело] стало последней каплей. Ну, что-то во мне сломалось после этого. А мне как раз предложили пойти в Центр «Э». И я молодой, горячий — ну, центр по борьбе с терроризмом и экстремизмом — думал, что буду ваххабитов задерживать, крутить.

«Черные копатели» и телефонные террористы. Чем занимался Центр «Э» раньше

Мне надоела бумажная работа следователя, после трех лет хотелось как-то разбавить. Ну и [работать в Центре «Э»] действительно было очень интересно в первые три года, пока у нас не поменялся начальник. У нас была полевая работа, интересные громкие дела, связанные с организованной преступностью. Я по линии незаконного оборота оружия работал, потому что у нас на территории Кольского полуострова очень много шло боев в Великую Отечественную войну, и, соответственно, очень много захоронений, солдат и оружия. И у нас развито «черное копательство». Я по этой теме работал, мне было интересно.

У меня были хорошие источники, хорошие связи в этой среде, и я это считал значимыми делами — когда изымаешь мешки патронов, оружие, гранаты. Я чувствовал, что я приношу какую-то пользу.

[Были] разные категории дел. Выявление экстремистских преступлений приветствовалось особенно, потому что у нас все-таки отдел по борьбе с экстремизмом назывался. В основном это 282-е, то есть высказывания в интернете. Я выявлял одинаково — и когда русские ругали нерусских, и когда нерусские ругали русских.

Но и никто дела по 282-й не накручивал, не фальсифицировал. Если я заметил, что там гражданин пишет, что надо всех русских или нерусских… что-то с ними страшное делать, я, естественно, составлял материал на такого неадекватного гражданина. А специально кого-то провоцировать — такого не было при мне. Все было по факту.

Я бы не сказал, что это такое зло. Я считаю, что давать реальные сроки за картинки или слова в интернете несообразно самому преступлению, что вполне можно было бы ограничиться в особо сильных случаях штрафами.

Очень много было преступлений по заведомо ложным сообщениям о терроризме, когда народ в пьяном состоянии решал повеселиться и звонил, что заминирован торговый центр, отель. Это было иногда по пять-шесть раз в месяц, иногда по несколько раз на неделе.

У нас был замечательный начальник, замечательный коллектив. Мы занимались оперативной работой, все было слаженно, организованно. У нас достаточно спокойный регион. Все-таки это Крайний Север, не так много приезжих. Но у нас был свой «Реструкт» (сообщество сторонников неонациста Максима Марцинкевича по кличке «Тесак». Члены «Реструкта» нападали на людей, которых подозревали в причастности к наркоторговле — МЗ). Я не по этой линии работал — не по националистам. Но вообще, да, были случаи, когда били людей по национальному признаку, писали всякие призывы в интернете. Но их удалось забороть по большей части.

[Экстремистское] сообщество у нас выявлял сотрудник. Об этом писали. Представитель этого сообщества эмигрировал на Украину, воевал на Украине, был ранен — националист Александр Валов. Он занимался избиением лиц кавказской национальности, пропагандой в интернете всех этих ценностей националистических.