Омбудсмен полиции, майор ЦПЭ Владимир Воронцов

Что сотрудники Центра «Э» делают на митингах? Почему они все одинаковые? Откуда берутся дела за репосты? Отвечает бывший сотрудник подразделения Владимир Воронцов.

Дочитайте до конца, есть годная шутка про Окопного.

На митингах можно заметить людей в штатском, которые снимают протестующих на камеры. Время от времени похожие люди указывают полицейским, кого задерживать. Такие же сотрудники, но за закрытыми дверями заводят дела за репосты в социальных сетях. Все они работают в Центре «Э», о внутреннем устройстве которого известно не много. «Медуза» задала главные вопросы об антиэкстремистском подразделении его бывшему сотруднику Владимиру Воронцову, создателю популярного говнопаблика для сотрудников МВД «Омбудсмен полиции».

Что такое Центр «Э»?

Название говорит само за себя — это Центр по противодействию экстремизму. Создали его 6 сентября 2008 года на базе похороненного УБОПа. В Москве центр изначально был создан в центральном аппарате, а к 2012 году в связи с протестами их стали создавать и в управлениях внутренних дел по административным округам. Если говорить только об аппарате города, то там работают около ста человек. В каждом округе — еще примерно по десять сотрудников.

Со стороны кажется, что Центр «Э» — монолитная контора, которая занимается только репостами и борьбой с инакомыслием. Многие воспринимают его как некую политическую полицию. Отчасти это так — думаю, что сотрудники мониторят всех значимых оппозиционеров. Но отчасти нет. Например, в ЦПЭ есть отдел, который занимается координацией антитеррористической деятельности, — он никак не связан с протестами и оппозиционерами. Там люди борются с тем, что на сегодняшний день является, наверно, абсолютным злом.

У остальных отделов тоже есть свой профиль. Есть отделы по религиозному экстремизму, по национальному экстремизму, по пресечению экстремизма на массовых мероприятиях. Есть отдел по подрыву экономической деятельности экстремистских организаций — они занимаются случаями, когда какой-нибудь человек создает преступную организацию и зарабатывает миллионы под девизом «Отдай все и обретешь спасение». В этом отделе сидят люди с соответствующим опытом и экономическим образованием.

Еще есть очень странный отдел по пресечению деятельности запрещенных партий и объединений, которые продолжают ею заниматься под другой вывеской. Никто внутри самого центра не понимал, зачем они нужны. В итоге, чтобы как-то оправдать свое существование, они хватались за все политическое и пытались показать свою значимость везде, где только можно.

Чем на практике занимаются сотрудники центра?

Я числился в отделе по противодействию национальному экстремизму, но при желании можно было заниматься всем, чем хочется. Например, у меня есть опыт задержания педофила — заместителя главы судебных приставов Подмосковья Андрея Каминова.

Когда Максим Марцинкевич ловил педофилов, Каминов был одним из них. Они поймали его, облили мочой и выложили все это в интернет. Это опубликовало Армянское радио, Следственный комитет по факту публикации в СМИ возбудил уголовное дело, но не мог расследовать его дальше, потому что следователи ничего не знали об этих активистах. Позвонили мне в ЦПЭ и попросили помочь. В итоге мы помогли — было отмечено, что раскрыли это преступление именно мы.

Но в целом работа устроена попроще, да и полномочия сотрудников ЦПЭ не особенно отличаются от других полицейских. Как правило, каждый день около 8:30 утра начальник центра собирает глав отделов и их замов — ставит общие вводные задачи. Потом, около 9 часов утра, начальники отделов проводят совещания с сотрудниками и ставят задачи им. Спрашивают, что у кого находится в работе, кто по каким потенциальным негодяям работает — сотрудники, как правило, работают по какому-нибудь человеку, о котором узнали из мониторинга или от своих источников. Информация о таких людях, конечно, поступает и через наблюдение в социальных сетях — сотрудники сидят в профильных группах, создают специальные аккаунты и так далее. Если в ходе сбора информации выясняется, что человек действительно что-то совершил, то предпринимаются соответствующие меры.

Еще одна составляющая работы — постоянный поток жалоб от людей на то, что происходит в соцсетях. Например, в «Одноклассниках» кого-нибудь обозвали «жидом», человек оскорбился и решил пожаловаться в органы. По таким жалобам сотрудникам нужно назначать экспертизы, по результатам которых решится, есть ли в высказывании какой-то экстремизм. Ведь опера не лингвисты и не могут сами решить, есть в посте что-то противоправное или нет. Особенно тяжело сотрудникам, когда начинается какой-нибудь флешмоб и все начинают жаловаться на один и тот же пост или на одного и того же человека. У меня в практике был случай, когда пришлось обработать 150 практически идентичных жалоб.

До 2013 года все проходило в подобном рабочем формате, но затем начало быстро деградировать. Деградация связана с усилением роли штабов в системе МВД. Штабы — это внутренние подразделения, которые напрямую не вносят вклад в борьбу с преступностью, но решают, кто и что должен делать. Эти штабы начали вводить планы по нашей работе — в итоге рядовые сотрудники стали выполнять странные задачи.

Например, лично меня отправляли в студенческие общежития, где живут студенты с Северного Кавказа, чтобы пообщаться с комендантом или старостой на предмет того, не происходит ли у них ничего противоправного. Хотя всем было понятно, что никто мне ничего не скажет. Поэтому это были походы в никуда — я приходил, брал объяснения, что у них все хорошо, и уходил.

Тогда же появились другие формальности, отнимающие время. Например, я должен был еженедельно направлять во «ВКонтакте» пять предписаний об удалении свастик, которые сам же должен был найти. При этом искать человека, который их выложил, было не нужно. Даже неважно было, удалили эти свастики или нет. Нужно было просто направить предписания и отчитаться о них.

Со временем подобной дурости становилось все больше. При этом не было такого, чтобы сотрудникам нужно было за определенный период найти какое-то фиксированное количество экстремистов, как это устроено в уголовном розыске или других подразделениях. Работа ЦПЭ оценивалась иначе — по балльной системе, введенной приказом министра внутренних дел. Допустим, подразделение задержало преступника — получило столько-то баллов в плюс, сбежал преступник — столько-то баллов в минус. И главным было выдержать нужный баланс этих баллов.