Городская программа «Толерантность», на которую в последние годы было истрачено несколько сотен миллионов рублей, помогла вдвое сократить количество преступлений ксенофобской и экстремистской направленности, убеждают горожан в Смольном. Хотя еще осенью в ГУ МВД по Северной столице указывали на рост «этнической преступности» на берегах Невы. Но чиновники не обращают на это внимание, продолжая бороться с экстремизмом с помощью красочных буклетов, фестивалей, музеев и героев мультсериалов.

«Дети — наше все!» — вооружившись этой нехитрой формулой, петербургские чиновники решили направить пропагандистский удар городской программы «Толерантность» на молодежную среду. Подводя на заседании правительства в Смольном итоги реализации программы в 2011 году, глава комитета по внешним связям Александр Прохоренко отметил, что основной задачей «Толерантности» в ближайшие четыре года будет формирование терпимого отношения к мигрантам среди молодых петербуржцев. По его мнению, подростки наиболее нетолерантно относятся к приезжим, провоцируя межнациональные конфликты. Но, по данным социологов, именно школа является лучшим инструментом адаптации мигрантов.

Разработчики презентованного накануне исследования «Положение детей мигрантов в Санкт-Петербурге», проведенного Высшей школой экономики по заказу Детского фонда ООН (UNICEF) и петербургского отделения Красного Креста, убеждены, что в петербургских школах ксенофобии нет.

«Отношения между детьми в школах не строятся по этническому принципу, — утверждает один из исследователей, профессор Даниил Александров. — Это в США отношения строятся по расовому принципу, а в Европе — по религиозному. В России важнее классовые отношения».

С проявлениями дискриминации, поясняют исследователи, школьники-мигранты сталкиваются, в основном, в быту. Причем это так называемая «фоновая ксенофобия», не направленная лично против них. Являются ли сами дети-мигранты источником ксенофобии, социологи не проверяли. Приезжие в данном случае «априори» являются потенциальными жертвами дискриминации. Коренные петербуржцы в школах не чураются общаться с «инофонами», говорят исследователи. А вот сами дети-мигранты склонны дружить скорее с такими же, как они, приезжими. Это связанно с тем, убеждены социологи, что школьники хотят общаться со сверстниками со схожим жизненным опытом, включающим в себя недавний переезд, трудности с изучением языка и адаптацией. Интересно, что дети, чьи нации находятся во враждебных отношениях у себя на родине, легко и без разногласий уживаются в Петербурге. Самый яркий пример — армяне и азербайджанцы, которых вдали от родимых гор связывает общая идентичность — кавказцы. Хотя бывают и внеэтнические объединения, к примеру, таджики и азербайджанцы. В чем их идентичность, угадать не сложно, — ислам. Кстати, вера вообще очень важна для приезжих школьников, отмечают социологи. Дети-мигранты гораздо более религиозны, чем большинство их сверстников из России.

Религиозные догматы влияют и на гендерном уровне. Так, девочки-мусульманки гораздо сложнее находят общий язык с юными представительницами других конфессий. Мигрантки с юга более закрепощены и теснее связаны семейными представлениями о нормах. Это затрудняет их ассимиляцию в местном обществе. Хотя зачастую они и не стремятся к этому. А после выхода замуж, преимущественно за представителя той же нации или религии, что и они, и вовсе могут прекратить контакты с «внешним миром».

Отдельная проблема для детей-мигрантов — получение российского образования. Школа, по мнению социологов, сейчас играет основную роль по инсталляции «инофонов» в петербургское общество. В программе «Толерантность» этой проблеме уделен целый раздел. Для детей-мигрантов издают специальные учебники и буквари, а для тех, кто вообще не говорит по-русски предусмотрены дополнительные занятия. Так, по данным комитета по образованию, в 2011 году обучение русскому языку как неродному прошло 680 учащихся-«инофонов». Но скольким еще детям в Петербурге нужны подобные уроки, точно сказать не может никто. Известно только, что, по данным «Регионального центра оценки качества образования и информационных технологий», подведомственного комитету по образованию, сейчас в школах города учится порядка 5 700 детей (1,6% от общего количества школьников), для которых русский язык не родной. Но по данным, представленным социологам самим комитетом, в 2010 таких детей было 2,9% от общего числа учащихся города.

Вообще, точное количество детей-мигрантов в Северной столице не знают даже в аппарате уполномоченного по правам человека в Северной столице Светланы Агапитовой. По информации комитета по образованию, в дошкольных учреждениях Петербурга числятся 1 тыс. 83 ребенка, еще 7 тыс. 836 – в школах. Но судя по количеству взрослых мигрантов, их отпрысков в Северной столице проживает значительно больше. Основная причина отсутствия детей-мигрантов в официальных списках — нелегальное положение их родителей. Взрослым мигрантам приходится скрывать своих чад от «большого брата», чтобы не вылететь из страны в направлении родины.

Сейчас иностранцы из безвизовых стран, не имеющих вида на жительство, могут находиться в России до 90 дней. После этого они обязаны покинуть страну. Поводом для легального пребывания в Петербурге служит официальная работа. Но если мигранта увольняют или у него заканчивается контракт, то он вместе с детьми должен покинуть страну в течение трех месяцев. Вне зависимости от того, учатся его дети или нет. Агапитова предлагает заключать таким родителям договор со школой, чтобы ребенка не отрывали от парты посреди учебы, а давали доучиться до конца года. Что будет дальше, подчеркивает омбудсмен, лежит уже на совести родителей — или они легализуются в стране, или вернутся на родину.

Идея Агапитовой пока находится на стадии обсуждения. Остается непонятно, кто и каким образом будет отслеживать, действительно ли дети отдельно взятого мигранта учатся в школе, или это всего лишь способ задержаться в России. Представитель Управления Верховного комиссара ООН по делам беженцев в РФ Геше Карренброк напоминает о ситуации в Москве, где зарегистрировать своего ребенка в какой-либо школе родители могут через Интернет.

«Но там есть графа — регистрация, а ее у детей-мигрантов попросту нет», — поясняет Карренброк.