Бытовой расизм: белые дети сами не догадаются, пока им толерантное и мультикультурное общество не объяснит. Методология промывки мозгов детям и взрослым с точки зрения психологии.
Даже в самых многонациональных городах России до сих пор можно столкнуться с грубыми проявлениями бытового расизма. О том, как бороться с русской детской ксенофобией, рассказывает психолог Катерина Мурашова.
– Катерина Вадимовна, существует ли сегодня бытовой расизм? Проявляется ли он в детских, подростковых коллективах?
– Есть несколько схожих явлений, которые часто путают, давайте их разделять. Есть то, что называется биологической ксенофобией. Черные галки гонят белую галку, иногда даже убивают.
Это боязнь инаковости как биологическая реакция: если в общество фиолетовых кракозябриков попадает зеленый кракозябрик, все фиолетовые настораживаются.
С биологической ксенофобией бессмысленно бороться, надо просто понимать, что она есть.
Есть то, что называется самосохранением группы. Условно говоря, мы не должны смешиваться с другими, иначе потеряем свою идентичность. Если вы будете делать, как другие, смешаетесь с ними, пустите их на наши земли, то перестанете существовать. Если для вас ценна ваша идентичность, в чем бы она ни состояла, этого нужно избегать.
И, наконец, третье, что не является ни нацизмом, ни национализмом, ни ксенофобией. Когда один избавляется от другого, чтобы завладеть его местом за партой, квартирой, любыми другими ресурсами. Давайте всех их убьем, а имущество поделим.
Во времена сталинских репрессий кто-то доносил по идеологическим соображениям, а кто-то хотел жилищные условия улучшить. Это уже не имеет отношения к сохранению группы. Все эти три явления есть в нашей жизни.
Что касается детей, то они всегда имитаторы. Маленький лисенок не понимает, что он должен охотиться на зайчика, пока ему мать не покажет, как это делается.
Дети не узнают о том, что нужно опасаться, допустим, таджика или ребенка с синдромом Дауна, пока на площадке не услышат: «А что тут этот делает? Вечером надо таких гулять водить».
Почувствовав эту реакцию, ребенок начинает внимательно присматриваться к тому, на кого раньше вообще не обращал внимания. И у него начинают формироваться в голове какие-то установки. Дети сами не догадаются, пока им общество что-нибудь не объяснит.
– Но ведь мы сегодня много говорим о толерантности, происходит смягчение терминов и определений. Это внешнее или показатель того, что хорошие процессы в обществе запущены?
– С биологической ксенофобией ничего нельзя сделать. А два других явления, конечно, видоизменяются.
Если мы изначально будем транслировать детям, что и синие, и зеленые, и фиолетовые, и с большими ушами – все это одна группа, общество будет толерантнее. В некоторых странах это уже произошло, на цвет кожи там никто не реагирует.
– Одна из существующих точек зрения состоит в том, что расизм – социальное явление. И, как правило, его всплеск возникает в условиях экономических катаклизмов, большого расслоения в обществе. Сегодня мы переживаем очередную эпоху экономической нестабильности. Одно связано с другим?
– Когда у нас возникает дефицит ресурсов, проявляется третий пункт. Давайте тех или этих назначим виноватыми, раскулачим и все их имущество поделим между собой. Но сегодня всплеска национализма по поводу того, что люди стали бедно жить, я лично не замечаю.
Я работаю в Московском районе на окраине Питера, где живет много приезжих, конфликтов нет. И надо понимать: то, что мы принимаем за национализм, не всегда им является.
Например, один ребенок у другого сломал карандаш. И обиженный может крикнуть: «Вечно ты у меня все ломаешь, очкарик проклятый». Точно, как и: «Вечно ты у меня все ломаешь, китаёза проклятая».
Это обычные детские взаимоотношения. То, что дети используют в том числе и национальные признаки, как правило, транслируется обществом, они знают, что это можно применять. Очки-то они и так видят, без подсказки.
– На ваш взгляд, проблема остро не стоит?
– В Петербурге на бытовом уровне национальный вопрос точно не стоит, несмотря на то, что у нас много мигрантов. Хотя толерантностью европейского типа наше население еще не обладает. «А кто магазин открыл?» «Чебуреки какие-то» – этого много.
Но это просто обозначение, «афроамериканцы» или «уроженцы Средней Азии» – так не говорят. Но совершенно так же воспринимаются, условно говоря, москали. Ощущения острого национального противостояния, по счастью, я не видела. Но я не жила в Карабахе и не жила на Западной Украине.
– Давайте перейдем к конкретным примерам, самая распространенная ситуация, когда ребенок – единственный представитель в классе какой-то национальности. Ребенка обзывают, может быть, травят, ребенку плохо. Что делать в этой ситуации родителю? Идти к педагогам?
– Да! Педагог является руководителем этой группы и групповая динамика – его зона ответственности. Если ребенка травят по признаку национальности (точно так же могут травить, потому что: в очках, полный, худой, низкий, высокий, рыжий), педагог должен реагировать.
В случае, если травля идет по национальному признаку, самым простым способом будет признание того, что все мы имеем разные национальности – ты вот такой, а ты вот такой.
В младших классах учитель – абсолютный авторитет. И как только условная Марья Петровна озвучивает свою позицию, дети ее принимают. Умная Марья Петровна еще и задание на дом даст – узнать о своих корнях.
На следующий день дети придут и начнут рассказывать: у меня дед – сосланный немец, а мой прадедушка женился на таджичке, а у меня вообще персы были. И травить ребенка по национальному признаку в классе уже не будут.
