— А в чем еще давление выражалось помимо намеков на то, что могут сфабриковать дело?

— Били. Конечно, не постоянно, но все равно.

Иногда вырывали, разумеется, без предупреждения, отвозили к себе, там били, сильно били, а потом выкидывали в черте города, на какой-нибудь площади, в получасе ходьбы от центра, чтобы не палиться

Как-то раз меня так выкинули, я иду, шатаюсь — не потому что пьяный, а потому, что болит все, — а на встречу мне два пэпээсника. Они мне говорят, что я пьяный, что мне нужно с ними пройти. В отделе продержали несколько часов, но потом, слава богу, отпустили, долго не держали. Давили и на родственников, на родных. Но я такой, что меня лучше сразу убить, смысла от пыток и избиений не будет. Как таковых допросов не было, общались неформально.

— А как били? Пытали или нет? И кто это делал?

— Ну, когда время будет более подходящее, я тебе пришлю выписку из травмопункта, где все зафиксировано, сейчас не хочу про это говорить. А делали это сотрудники правоохранительных органов, скажем так.

— Чего они добивались?

— Добивались того, чтобы я давал показания на ребят, чтобы давал показания в суде.

— Когда началось давление?

— После того как арестовали ребят — в августе 2010 года. Первым делом меня уволили из Сбербанка, где я работал охранником. Начальник вызвал, сказал, что претензий по работе не имеет, но «всем рулит Москва», поэтому выше головы он прыгнуть не может. Коллеги сделали мне хорошую характеристику, чтобы меня взяли хоть и не на такую же, но хотя бы на приличную работу. Но, как я уже говорил, никуда брать после этого меня не стали. А потом уже начались истории с намеками, побоями и прочими вещами. Все это продолжалось где-то полтора года, потому что на полгода я убежал, можно сказать, поехал к другу во Владивосток. Это время было спокойным. Потом у друга личная жизнь наладилась, и я был вынужден вернуться.

— Насколько хорошо вы знаете «приморских партизан»? Вы со всеми из них знакомы?

— Я общался со всеми, мы росли на одних улицах, но не скажу, что знал их очень близко, все-таки у нас возраст другой, и я больше времени проводил со своими ровесниками. Но могу точно сказать, что ребята были все спортивные, непьющие, две банки пива вечером раз в неделю не считается.

— В приморской полиции дают понять, что они на самом деле никакие не борцы за справедливость, а обыкновенные убийцы. Мол, они боролись за рынки сбыта наркотиков, переработанных из конопли, которая в больших количествах растет на прилегающих к Кировскому району полях. Вы к такой постановке вопроса как относитесь?

— Да пусть говорят, что хотят, но это же глупо. Все, абсолютно все в поселке знают, кем были ребята и кем были милиционеры. У любого там спросите, и каждый расскажет вам свою историю. Еще когда я был в России, во время охоты за пацанами, подходили ко мне и говорили: слухи ходят, что они где-то кого-то изнасиловали. Но это бред! Зачем, говорю я, им кого-то насиловать, когда они в бегах находятся. Что же касается воровства продуктов, в котором их обвиняют, то это, думаю, было. Залезали в дома, брали провизию для пропитания и уходили, есть-то надо.

— Один из «партизан», Алексей Никитин, упоминал в своей жалобе в приморскую прокуратуру конкретные фамилии милиционеров из Кировского района, действия которых якобы и явились причиной их мести сотрудникам. Там говорилось о постоянных побоях, крышевании милиционерами наркобизнеса. Насколько достоверно то, о чем говорит Никитин?

— Всех этих милиционеров, с которыми они сталкивались, я знал и, конечно, за свою жизнь не раз с ними пересекался — у меня самого были к ним претензии. Вообще считаю, что всех их нужно к стенке поставить — за все, что они сделали.

— А что они сделали такого, о чем не говорили «партизаны»?

— Да много всего, о многом неизвестно до сих пор. Но у меня такая позиция: Бог им судья. Ребят они неоднократно задерживали за какие-то незначительные правонарушения, которые были достойны максимум письма родителям на работу, чтобы те ремня дали.

На деле же их задерживали, отводили в отдел, а там били. Естественно, накапливалась злость, я бы не сказал, что они ни с того ни с сего решились на такие радикальные действия.

Но если говорить о моем брате, то он меня не предупреждал. У нас хорошие были отношения, он всегда спрашивал у меня совета и ходил довольный, если я ему помогал. Нормальные отношения старшего брата с младшим. Но то, что случилось, я проглядел, ничего не знал про их планы.

— Вы связывались с братом, когда он был в бегах?

— Нет, не связывался. Он мне позвонил, когда уже штурм был (11 июня 2010 года спецназ заблокировал шестерых «партизан» в одном из жилых домов в центре Уссурийска, где они прятались. — «Газета.Ru»)

— А что он сказал?

— Сказал: «Братишка, сейчас штурм начнется, я живым не сдамся». Не сдался.

— А вы где были во время штурма? Поехали в Уссурийск?

— Мне не дали, хотя я был готов. В тот момент я находился Сбербанке, на работе, и уже тогда за мной не то что в два глаза смотрели сотрудники ФСБ — двадцатью глазами следили. Они находились в день штурма у меня на работе, сказали: «Сиди, не надо никуда ехать». И я ждал.

— Насколько я понимаю, Александр Сладких служил в армии, в войсках Главного разведывательного управления (ГРУ). Сообщалось, что он дезертировал из части и впоследствии присоединился к «партизанам». Помните, когда он служил, почему бежал и бежал ли вообще?

— Он служил в части, в которой служил и я. Всего я в ГРУ два года отслужил, ушел в 2005-м, участвовал во второй чеченской кампании. Если честно, то я не особо помню, что случилось у Саши в части, бежал он или не бежал.

— Это вы ему посоветовали в ГРУ пойти?

— Я подумал, почему бы спортивному и здоровому парню не пойти в элитные войска, вместо того чтобы в масле копаться, к примеру, в танковых. Он согласился и пошел служить.

— Кстати, когда я был во Владивостоке, видел фотографии, на которых «партизаны» вскидывают руки в нацистском приветствии. Вообще очень много говорилось о националистическом подтексте в их действиях. К примеру, у «партизана» Андрея Сухорады была вытатуирована свастика на груди, во всяком случае, в молодости. Вы за братом что-то подобное замечали?

— Ничего такого не было. Он нормальным рос. Бывали у него, конечно, закидоны. Мог подойти и внезапно предложить: «Давай вместе побреемся коротко?» Ну, мы брились, но это была как шутка, ничего особенного в это не вкладывалось. А Сухораду я мало знал.

— Если возвращаться к теме службы вашего брата в ГРУ — военные и разведывательные навыки, которые он успел получить, ему как-то помогли в бегах?

— А ты как считаешь?

— Конечно, помогли.

— Вот ты и ответил на свой вопрос.

— А чему конкретно учат в ГРУ? Учат из оцепления выходить?

— Как-нибудь мы с тобой встретимся, и я тебе все расскажу.

— Насколько вероятно, что вы можете вернуться в Россию? Сами как считаете, получите политическое убежище или нет?

— Трудно сказать, получу я политубежище или нет. Но понимаю, что в России я уже не жилец.