В представлении российских обывателей о «всемогущих диаспорах» как нигде видна невротическая составляющая. Дело в том, что постсоветский обыватель в социуме не просто одинок — он чувствует себя брошенным.
И это не универсальное, неоднократно описанное выдающимися философами Запада экзистенциальное одиночество, присущее человеку во все времена и во всех странах. Мы здесь говорим об одиночестве социальном или даже, точнее сказать, политическом. Российский провинциал полностью предоставлен самому себе; местное самоуправление в российской структуре власти является фикцией, политическая активность, не связанная с обслуживанием местных органов власти, придушена по максимуму, всякого рода самодеятельные общественные организации, клубы по интересам, советы жильцов, советы родителей и т. д. находятся в зачаточном или уже сразу в посмертном состоянии.
Заброшенность русского человека
А самое главное — полностью, напрочь и навсегда советская власть отбила у обывателей охоту к любого рода силовым объединениям. Таким образом, ни сотрудничать с другими рядовыми гражданами, ни влиять на силовые органы власти обыватель неспособен, да и не имеет возможности. Он одинок.
Любопытно, каким образом в головах у жителей российской провинции эта беззащитность, неспособность совместно отстаивать свои интересы компенсируется на рациональном уровне. Часто такого рода неспособность обозначается как признак цивилизованности. Нацмены, мол, образуют диаспоры, потому что они дикари. А вот, скажем, татары, по мнению обывателей, являются цивилизованным народом: они диаспор не образуют, и, соответственно, обыватели их не боятся. «И мы, русские, тоже не образуем диаспор, потому что мы — цивилизованные, мы — европейцы!» — подобные мнения тоже часто приходится слышать.
Отсюда и также очень часто встречающееся чувство в отношении представителей нацменьшинств — обида. «Зачем они образуют диаспоры?! Это нечестно!» На форумах националистов в связи с этим нередко звучит и «крик души» — что диаспоры надо запретить. Законодательно.
Очевидно, что в основе этого страха перед нацменами и их диаспорами собственное сильнейшим образом фрустрированное и оттого вытесненное желание обывателя быть под защитой какой-то сильной и доброй к нему общности.
Что же предлагают в связи со всем этим обывателю националисты? Какой именно «товар» он у них покупает?
Этот товар из того же разряда «ложных защит». Предлагается не повысить уровень защищенности обывателя, а сначала ограничить, а затем просто убрать, элиминировать раздражающий фактор. Как либералы предлагают ограничить всевластие чиновников, коммунисты — загнобить и придушить бизнесменов, так и нацисты всего лишь обещают ограничить для «нацменов» и «мигрантов» возможности въезда в страну, передвижения по стране, а в перспективе — и вовсе запретить им появляться в России.
В идеале «русских националистов» возникает «Русская республика» — полностью однородная в национальном отношении страна, где нет ни нацменов, ни мигрантов, а все жители в равной степени абсолютно одиноки, беззащитны и беспомощны перед Властью (очевидно — властью русских нацистов). И подразумевается, что эта однородность оставшихся в стране «чистокровных русских» каким-то образом утешит.
В сущности, здесь мы имеем очень интересный феномен «национальной претензии» провинциалов к «пришельцам»: ничего, в сущности, не имея против пришельцев как таковых, обыватель не может им простить сохраняющейся у них (пусть даже гипотетически) способности действовать сообща и не бросать в беде своих. Это слишком напоминает русскому обывателю о чем-то, что, возможно, и у него было когда-то, но что он утратил навсегда. Когда перестал быть «диким» и стал «европейцем», конечно же…
