Политическая адвокатура — относительно новое для современной России явление, поскольку раньше адвокаты старались держаться в стороне от общественного мейнстрима. Но времена меняются. Матвей Цзен — яркий представитель российской политической адвокатуры. И не только потому, что он участвует в качестве защитника в уголовно-политических делах, но и потому, что и сам является активным участником политического процесса. Еще недавно Цзен был муниципальным депутатом московского района Покровское-Стрешнево, а сегодня его можно увидеть на акциях русских националистов, на заседаниях Национал-демократической партии и в числе специалистов правозащитного центра «РОД».
— Как живется русскому националисту с фамилией Цзен?
— Нормально живется (смеется). Ну, у меня дед китаец, по отцовской линии, вот, собственно, отсюда и фамилия. Остальные предки русские, насколько я о них знаю. Поэтому у меня получается на три четверти русское этническое происхождение, и на одну четверть я китаец. А культурно я полностью русский — вот, собственно и все. Родился и вырос здесь.
И, потом, просто у меня такая внешность, я не испытываю с этим никаких проблем. Наоборот, отчасти мне это даже помогло — моя внешность позволяет мне, если надо, выдать себя за человека другого, «восточного» менталитета. В некоторых ситуациях я себя выдавал за другого человека и видел, что ситуация меняется, меняется отношение, собеседник раскрывается.
— Например?
— Ну, например, в общении с мигрантами из Средней Азии я слышал вещи, которые они русскому по внешности никогда бы не сказали. Ни о какой интеграции и ассимиляции речи не идет. Они все воспринимают совершенно по-другому. И они-то как раз очень четко понимают, где русские, где нерусские, где свои и где чужие, — у них совершенно однозначные взгляды на всю эту ситуацию, никто не собирается здесь интегрироваться, образовывать какую-то российскую нацию и так далее.
Ничего сделать с этим нельзя, потому что маркер человека — это его внешность, его язык. Нет сотрудников Центра «Э» (Главное управление по противодействию экстремизму МВД РФ (ЦПЭ) — прим. ред.), которые могли бы работать с азиатами, с кавказцами, — там все славяне в ЦПЭ, и их эффективность в этой среде равна нулю. В других силовых подразделениях ситуация примерно такая же, ненамного лучше. Особенно это касается выходцев из Азии, с кавказцами в органах чуть получше, в том смысле, что их там становится все больше…
— Как становятся националистами? Много Ивановых, Петровых, которых не интересуют вопросы идентичности и так далее. А ты как к этому пришел?
— Я считаю, что мое смешанное этническое происхождение поспособствовало тому, что я задумался вообще над этими вопросами еще в подростковом возрасте. Но у меня никогда не было реального выбора начать себя считать китайцем — для меня это примерно то же самое, что начать считать себя эльфом. Я не испытываю какой-то тяги к китайской культуре, к китайскому языку, к китайцам. Ну китайская кухня мне нравится, наверное… У меня никогда не было сомнений в том, что у людей есть национальность, какая-то этничность (я не люблю слово национальность, оно советское, оно немножко путает).
У любого человека есть объективное этническое происхождение. Оно может быть смешанное и заметное, как в моем случае, может быть не смешанное и не заметное, как у большинства людей. Но еще есть и его, человека, самоидентификация и то, как его воспринимают окружающие люди. В норме эти вещи совпадают, но их все равно надо отличать, потому, что зачастую, к сожалению, многие русские, являясь этническими русскими по происхождению, не имеют русской самоидентификации, или она у них не актуализирована. И в этом проблема…
— Ты говоришь, что есть объективное этническое происхождение, и есть самоощущение, самоидентификация. Тогда все-таки выведи формулу: кто такой русский?
— В общем виде русский — это этнически русский или имеющий значительный этнический русский компонент человек, имеющий русскую самоидентификацию и принимаемый другими именно как русский.
— Что значит «значительный этнический компонент»?
— Ну, это значит, что если — как у меня, например, — есть какой-нибудь дед китаец или еще кто, это не является препятствием для того, чтобы человек был русским. Если мы берем этническое происхождение, то когда большая часть предков русские, тогда и сам человек по большей части русский. Мне кажется, это понятно, нет?
— Не очень. Можно быть больше русским, можно быть меньше русским?
— С этнической точки зрения — да.
— А где тогда та грань: вот здесь он еще русский, а здесь уже не русский?
— Граница наполовину. Если человек этнически является смешанным пополам, тогда первоочередное значение имеет его самоидентификация. На самом деле и этнос, и нация, и народ — это все понятия, которые оперируют не единицами людей, они оперируют миллионами, а в случае с русским народом — десятками миллионов. То есть это как галактика, в которой очень много звезд, миллионы и сотни миллионов, миллиарды — и соответственно галактика, она объективно существует. И вся совокупность звезд в целом составляет эту галактику.
Вопрос о том, где расположена та или иная звезда — в центре галактики или на ее периферии, — не принципиален для определения принадлежности звезды именно к этой звездной системе, как и нет у галактики жесткой пунктирной границы, и надобности в такой границе с пограничными столбами нет. Так и с каждым человеком: кто-то ближе к этническому ядру русского народа, кто-то дальше, но все вместе мы образуем русскую галактику.
— Я нисколько не сомневаюсь в том, что ты из русской галактики, но твой дед вызывает у меня большой интерес. Я слышал, что он был чекистом…
— Я не очень много знаю о его деятельности, потому что он действительно служил в КГБ и после его смерти большая часть его архива была забрана людьми из КГБ. Он, оказывается, работал чуть ли не до конца своих дней… А то что осталось в семье из его архивов — по большей части на китайском языке.
Дед (его звали Цзен Сю Фу) был не только разведчиком, но и ученым-китаистом и участвовал, в частности, в создании большого китайско-русского словаря — четырехтомник, ну среди тех людей, которые изучают китайский язык, это фундаментальный труд. И, когда я говорю про это, они понимающе кивают, потому, что это очень большой труд, надо понимать, что китайский язык – иероглифический, русский язык – алфавитный. Довольно сложно сделать словарь при такой разнице в структуре языков.
У деда есть государственные награды, мои родственники пытались узнать, за что он награжден, но до сих пор это засекреченная информация, т.е. нам из ФСБ приходит ответ, что на ваш запрос о награждении вашего родственника такого-то сообщаем, что такой родственник действительно был награжден. Чего, за что, как — не отвечают…
— Что, неужели и бабушка не рассказывала чем занимался дедушка?:)
— Ну скажем так, одна из семейных легенд гласит, что дед в качестве переводчика работал на переговорах Мао Цзэдуна и Сталина. Когда Мао Цзэдун приезжал в 1949 году на знаменитые двухмесячные переговоры по итогам которых был подписан исторического договор о дружбе, союзе и взаимной помощи между СССР и Китаем.
Другая семейная легенда говорит о том, что во время Великой Отечественной войны был план в случае сдачи Москвы немцам наладить через специально остающуюся в городе китайскую диаспору диверсионно-партизанскую борьбу, поскольку они немцами не воспринимались вообще никак, говорили на непонятном китайском языке и все на одно лицо Ну вот мол дед отвечал за подготовку этих китайских партизан…
Третья семейная легенда говорит, что он какое-то время работал разведчиком в Японии под прикрытием владельца ресторана… У деда, кстати, остались какие-то китайские родственники, с которыми мы поддерживаем периодическую связь.
— Ты был в Китае?
— Нет, в Китае я не был. Я к нему как-то спокойно отношусь, объективно. Ну да, Китай – это одна из древнейших цивилизаций. С интересной самобытной философией, культурой, достижениями прошлого, и сейчас на подъеме. Но я не чувствую никакой своей причастности к Китаю.
— А дед в первом поколении жил в России?
— Дед подростком иммигрировал в Советскую Россию в 20-е годы. Там шла перманентная гражданская война в Китае, и он фактически попал в рабство. А потом за какую-то провинность его должны были казнить. В ночь перед казнью он сбежал, сел на поезд, который ходил по КВЖД (Китайско-Восточной железной дороге) и уехал в Советский Союз.
Здесь он попал в детский дом, выучил русский язык и оказался в поле внимания НКВД. Потому, что он был этническим китайцем, но однозначно — в силу малолетства — не был шпионом, что для спецслужб очень важно. Китайский у него был родной язык и это очень ценное качество для разведки…
— А ты не хотел пойти в разведку? Была бы династия…
— Нет, да у меня и не было особого выбора, потому что мой отец не пошел по этой линии — он пошел в науку, был психологом, но в молодом возрасте погиб. В возрасте двадцати девяти лет он погиб. И хотя дед в какой-то момент предлагал отдать меня в интернат с углубленным изучением китайского языка, но родители были против, потому, что понимали, что из этого интерната, конечно, только чекистская карьера, вытекает. Хорошее знание китайского языка, внешность восточная… Родители были против, чтобы это было запрограммировано моим рождением.
А потом, когда я уже сам определялся, школу закончил в девяносто шестом году, я рассматривал вариант поступления на службу, откровенно говоря. Но там только так: «Есть родственники — действующие сотрудники? Нет родственников – нет шансов». Но у меня и не тот склад характера для такой работы.