Древний Вaсильков нa речке Стугне, в котором звучaли молитвы и воинские призывы еще нa зaре русской истории.

«В лето 6601-е (от рождествa Христовa 1093) пошли Святополк, Влaдимир (Мономaх) и Ростислaв к Стугне-реке и созвaли дружину нa совет и стaли совещaться и перешли Стугну-реку, a былa онa переполненa водой, и вот половцы двинулись нaвстречу…»

Кaжется, будто ожил тот язык – и сновa в крестовый поход нa бaсурмaн зовет новый Апостол, глaголящий во имя господне. Сергей Мурaвьев и Бестужев-Рюмин приготовили цитaты из Ветхого и Нового зaветa, которыми можно обосновaть революцию, и дух древней проповеди зaхвaтывaет их сaмих. Дaвно известно, что во многих великих восстaниях и походaх, имевших вполне рaционaльные, попятные исторические причины, все же последним толчком к взрыву былa не логикa, a чувство, порой – мистикa, дaже шaмaнство, зaстaвлявшие зaбывaть доводы против, дa и доводы зa… И вот уж движутся тысячи крестоносцев зa Петром-Пустынником, десятки тысяч немцев реформируют веру, не углубляясь в тонкости зaхвaтывaющей проповеди Лютерa. Покaзывaет «цaрские знaки» нa груди и увлекaет кaзaков слaдостным обмaном Емельян Пугaчев.

Солдаты Черниговского полка кричат «ура» Сергею Муравьеву-Апостолу, который берет слово после священника… И теперь опять предоставим слово Горбачевскому, который мог записать впечатления офицера, стоявшего у собора, – барона Вениамина Соловьева. Много лет спустя в забайкальской каторге им представляется, что цель была достигнута – третья присяга не Константину или Николаю, но богу: сердца зажглись.
По крайней мере, с точки зрения двадцатичетырехлетнего штабс-капитана Соловьева.

«– Наше дело, – сказал Муравьев по окончании чтения, обратясь к солдатам, – так велико и благородно, что не должно быть запятнано никаким принуждением, и потому – кто из нас, и офицеры, и рядовые, чувствует себя неспособным к такому предприятию, тот пускай немедленно оставит ряды, он может без страха остаться в городе, если только совесть его позволит ему быть спокойным и не будет его упрекать за то, что он оставил своих товарищей на столь трудном и славном поприще и в то время как отечество требует помощь каждого из сынов своих.

Громкие восклицания заглушили последние слова С.Муравьева. Никто не оставил рядов, и каждый ожидал с нетерпением минуты лететь за славою или смертью. Между тем священник приступил к совершению молебнa. Сей религиозный обряд произвел сильное впечaтление. Души, возвышенные опaсностью предприятия, были готовы принять священные и тaинственные чувствa религии, которые проникли дaже в сaмые нечувствительные сердцa.»»

Декабристы, под конвоем бредущие в кандалах по просторам Сибири, подобны староверам, пересылаемым насильно абсолютистским государством с запада Империи, с границ с Австро-Венгрией в Забайкалье. И те, и другие несут в себе образ Китеж-града. И само то, что «все они поэты», очень примечательно. В других странах, например, во Франции революционеры вдохновлялись все больше прозой, публицистикой Вольтера, Руссо, Дидро; в России же почти каждый декабрист пишет стихи. И это тоже наша традиция – песенная, поэтическая традиция правдоискательства на Земле, восходящая к былинным скоморохам и каликам перехожим.

Социалисты-народники, оказавшись поколения спустя в местах ссылки декабристов с удивлением обнаруживали идеалы земства в старообрядческих крестьянских общинах – низовую выборность (старосты), развитое самосознание, книжную культуру и почти поголовную грамотность.

Само вынужденное пребывание в Сибири зачастую связано для декабристов с горестным разочарованием в прежних воззрениях. В Сибири для многих наступает отрезвление. Реальность значительно отличается от идеальных представлений декабристов. Разочарование коснулось, прежде всего, народнических идеалов. Спустя полстолетия, семена этого разочарования ярко расцветут в таком явлении как нигилизм. Декабрист А.Поднено пишет в воспоминаниях: «Странное в жизни народной явление! Русский так напуган, так раболепен, что всякое изменение он толкует к худшему. Привычка к горькой доле служит ему условием жизни, так точно, как мне однажды свыкнувшись со своим казематом, я опасался всякого перемещения и просил не разлучать меня со своими дверьми под замком и с тусклым моим окном за железной решеткой!

Так именно и ложился русский мужичок под влиянием и законов, и долгого времени. По весьма неестественному свойству забитого раба или по недоверию к каким бы то ни было улучшениям в его быте, дело в том, что причины эти, взятые вместе, всегда поясняли сопротивления, которыми крестьяне встречали всякое нововведение. Где бы не возникали бунты на Руси, как теперь, так и тогда, бунт этот, как верно очертил его Герцен, «бунт на коленях», всегда был следствием не столько нарушением несуществующих прав, как нарушением сложившегося временного общественного их быта. Ни один из этих бунтов не выражал какое-то самопроизвольное стремление к такой или другой цели; нет, это та русская на время настойчивость постоять за себя и на своем!».

После расправы, вслед высылаемым в Сибирь декабристам в 1827 году русский поэт-монархист Ф.Тютчев написал:

Вас развратило Самовластье,
И меч его вас поразил, –
И в неподкупном беспристрастье
Сей приговор Закон скрепил.
Народ, чуждаясь вероломства,
Поносит ваши имена –
И ваша память от потомства,
Как труп в земле, схоронена.
О жертвы мысли безрассудной,
Вы уповали, может быть,
Что станет вашей крови скудной,
Чтоб вечный полюс растопить!
Едва, дымясь, она сверкнула,
На вековой громаде льдов,
Зима железная дохнула –
И не осталось и следов.

К счастью, великий поэт ошибся. Декабризм стал явлением, вдохновлявшим не одно поколение достойных людей. По своей иле действия на историю, декабризм превратился в миф, столь же яркий, что и миф якобинства в европейской истории. Обращение к этому мифу реальности политической оппозиции в сегодняшней России может привести к серьезным последствиям. Декабризм – это образ аристократа, лучшего представителя своего народа, отказавшегося от всех привилегий, от комфорта и личного благополучия, ради общего блага, в этом шаге огромный революционный потенциал. С бунтом униженных и оскорбленных все ясно, но вот когда восстает аристократ, это значит, что с властью точно что-то не так.

Декабризм – это такое пространство заговора, клятвы и верности, тайного общества, что так не хватает политической оппозиции сегодня. Декабризм – это высшее общество, тонкая политическая игра, и тут же кровавое буйство горстки героев на улицах столицы.

И если в России появится политическая сила, имеющая мужество радикально выступить против существующего положения вещей, она обязательно выступит в декабре. Надеюсь, что у истоков этой силы будут стоять сибиряки. Ведь в наших жилах течет кровь декабристов, в наших жилах коктейль из отчаяния и злости миллионов каторжан, замешанных на холодной силе сибирских рек и озер, и опыте поколений русских бунтовщиков.

Виктор Луковенко