Политзаключенный Иван Асташин о русском бунте и национализме.
Как-то не очень давно, в 2009 году, группа молодых националистов взялась за «коктейли Молотова», попутно выходя на несанкционированные пикеты. Получилось, в основном, из-за того, что некоторые ребята были неудовлетворены легально действующей, но разваливающейся ДПНИ и Коалицией «Другая Россия». Были они, да и остались, в большинстве своем русскими националистами. Автономными националистами.
Говоря по-правде, в реальности «работали» две группировки городских партизан. Однако следствие – по своим понятиям борьбы с экстремизмом – передало в суд одно дело. Участие в «Автономной боевой террористической организации» – так звучало обвинение. Сроки посыпались нешуточные, практически всем двузначные. Терроризм одних выразился в поджоге подоконника в отделении ФСБ, другие подпаливали объекты, связанные, например с мигрантами. Ни более, ни менее. Впрочем, срока дали от 4 до 13 лет.
Иван Асташин вернулся из зала последнего суда в следственный изолятор с 9 годами и 9 месяцами строгого режима. За несколько лет тюрем и зон румяный парень превратился в бледного, бреющегося налысо политзэка с пронзительным взглядом. Наш диалог идет через расстояние: Иван размышляет о русском бунте, жестокости ФСИН и национализме.
От Стены Цоя до поджога ФСБ
– Твоя биография до ареста весьма нетипична для националиста: ДПНИ, а затем Коалиция «Другая Россия». Как все началось?
Иван Асташин: Я начал политический путь с «Движения против нелегальной иммиграции», вступил в феврале 2007 года. Ходил на их акции, митинги, расклеивал листовки. В плане организации там было здорово поставлено: московское отделение делилось на сектора, те на подразделения. Координировал сектор умный мужик, обсуждал с нами различные моменты, политические и бытовые. Периодически – открытые конференции. Не было проблемой пообщаться с Александром Поткиным или еще с кем-то из руководства. Тогда, в 2007 году и начале 2008, ДПНИ было хорошо построено.
Как попал? Началось с того, что стал неформалом лет в 13: общался с панками, тусовался у Стены Цоя – протест своего рода. Там были достаточно идейные люди, со своей философией. В 2006 году прогремела Кондопога; узнал о ней из наклейки в метро. Общаясь с товарищем, мы пришли к выводу – надо примкнуть к какой-то националистической организации, чтобы менять миграционную ситуацию. Я слышал, что есть РНЕ; но они уже развалились, а осколки были малочисленные. Была вымершая «Народно-национальная партия». Наткнулся в метро на наклейку «Славянский союз», почитал в Интернете, зашел на их сайт; и первое, что оттолкнуло – ресурс назывался фамилией Демушкина, да и его фюрерские замашки…. За «Национал-социалистическое общество» я был не в курсе. Наконец познакомился на одном интернет-форуме с парнишкой из ДПНИ, который руководил измайловским сектором; начали общаться, мне понравилось. Встретились, заполнил анкету.
– Потом ты покинул ДПНИ и ушел в общегражданский протест?
Иван Асташин: Затем Коалиция «Другая Россия». Получилось все так: ДПНИ в 2008 раскололось. Довольно сложно выбирал, в какую часть пойти: «Русское ДПНИ» или ДПНИ Поткина – и там, и там имелись знакомые. Я примкнул к «РДПНИ», где обвиняли Поткина и его соратников в продажности либералам. Но как-то деятельности активной уже не наблюдалось. Редкие пикеты, упадок. Половина активистов после кризиса ушла из движения. В апреле 2009 года, находясь в некотором творческом поиске, я случайным образом познакомился с девушкой из Коалиции «Другая Россия». Заинтересовало, особенно активизм НБП; а как я понял, Коалиция была продолжением партии. Официально вступать воздержался, но регулярно участвовал в их акциях. Многие их идеи мне нравились, и я подумал, что в будущем получится повлиять на политическую платформу организации. Но спустя небольшое время Коалицию постиг раскол; так закончились мои полгода там.
– Чем отличалась Коалиция «Другая России» от ДПНИ? Кто был перспективней?
Иван Асташин: «Другая Россия» мне запомнилась: люди действовали, почти каждый день что-то проводилось. Расклейки и раздачи листовок, пикеты, исписывали стены лозунгами. Особенно приятны были рядовые бойцы. Хотя у всех были различные взгляды, но мы двигались вместе, и люди были готовы посвящать все свое время такому. Слушая о благополучных временах НБП, я с сожалением думал о том, что было утеряно. Активисты, которые приезжали с регионов, жили по 20 человек в одной квартире, шли на акции, заведомо зная о грозящем сроке. Захваты зданий. Я не понимал: как это? – идти, ожидая, что через пару часов тебя задержат, а потом, как перспектива – дадут несколько лет тюрьмы. Идейность и самопожертвование впечатляли. С такими людьми было приятно работать. Но с руководством приключились проблемы, и проект закончился печально.
В плане общеоппозиционной организации у «Другой России» было больше шансов, чем у ДПНИ. Политическая платформа объединяла людей с противоречивыми взглядами, плечом к плечу: от национал-социалистов до православных марксистов. ДПНИ – проблема, уже начиная с названия. Меня это печалило. Платформа-то неплохая, но узко-националистическая, хотя национализм, сам по себе, не является идеологией. Чего хотели лидеры: капитализма, социализма или демократии? Ответа я не видел, многое было непонятно в линии руководства. Возникал вопрос: почему ДПНИ не объединится с организациями, имеющими схожую идеологию? – так как этого не делалось.
– Для националистов всегда было характерно игнорирование политической оппозиции. По твоему мнению, отчего НБП не была привлекательной для уличных наци?
Иван Асташин: Сложно говорить. До того, как я лично познакомился с нацболами, я про них мало что знал. Слышал, что есть НБП, а где и что они делают, не знал. Большинство националистов, думаю, тоже. Предполагаю: имело место отторжение на том уровне, что партия национал-большевистская. Кого-то отталкивало слово – большевистская, и вызывал непонимание серп и молот; среди националистов ходило ожесточенное сопротивление: коммунизму, красным, левым. НБП часто оценивали как врагов, наряду с мигрантами. Как два разных мира, националисты варились в своем котле, нацболы – параллельно. ДПНИ-шники ходили на акции, о которых им говорили организаторы: они не интересовались иными. Беспартийные националисты, так вообще, чуждались акций, политических; у них свои дела.
– Почему в современной России бунтари, как вы, не приходят к успеху?
Иван Асташин: Конечно, среди тех, кто подвигается на действия, есть люди с разной мотивацией. Оппозиционеры и революционеры делятся на две группы; на тех, кем движет революция, и кто жаждет власти и карьеры. Здесь загвоздка не в каких-то организациях, а в человеческом факторе. Руководство всегда борется за власть. Так было в ДПНИ, НБП, Коалиции Другая Россия. Проблемный фактор: нет никаких полноценных организаций; есть и такие, где пара сотен человек, и те – формально. Массовости нет, общий спад оппозиции. Нужна идея, которая зажжет народ и сплотит его. Да, за Навальным ходили тысячи, но там не хватало структуризации. Бегали сами по себе, даже автономно, за идеей Навального. Авторитарные революционные партии? Конечно, были; и поныне есть страны, где такие движения добиваются успеха. Но в России сопротивляться через организацию? Все будет запрещено, или внедрены провокаторы и развалено изнутри.
