– Много шума наделало заявление Михаила Ходорковского о том, что в России грядет мирная революция. Могут ли мирной революцией закончиться те процессы, о которых вы говорите?

– Да, вполне могут. Кстати, обращаю внимание на то, что Ходорковский просто снял табу с термина «революция». Во время протестов конца 2011–2012 годов этот термин не использовался. Его боялись использовать. Оппозиционеры боялись использовать, а власть использовала этот термин для компрометации оппозиции. Но сейчас этот термин начинает возвращаться в публичное пространство. Кстати, не только благодаря Ходорковскому. Уже и до него несколько человек об этом говорили. Это означает, что ситуация в России начинает переоцениваться. Переоцениваться, скажем, теми, кого можно назвать контрэлитой или наиболее образованной частью общества. Они видят, что компромисс с властью, видимо, уже невозможен. Договориться с ней нельзя. Значит, речь идет о том, чтобы эту власть убрать, демонтировать. Это называется революцией.

Да, конечно, всем бы хотелось, чтобы такая революция была мирной. Но какой она окажется, будет ли вообще революция – это вопрос открытый. Пока мы знаем со всей очевидностью следующее, что Россия вползает, причем безостановочно, медленно, но неуклонно в очень серьезный социополитический кризис. Какова будет развязка этого кризиса – мы не знаем. Но революция не исключена.

–​ Как-то с опытом мирных революций в России дело обстоит не очень хорошо.

– Это не совсем так. Я напомню, что то, что происходило в 1991 году, – это была мирная революция. Кстати, обратите внимание, что именно в РФ она прошла мирно. Это была действительно демократическая, если хотите, буржуазная, и уж точно антикоммунистическая революция. Потому что по своему характеру, по последствиям это был, безусловно, революционный процесс. Но она была мирной.

–​ Вы считаете, что до того момента, когда произошел реванш спецслужб, был все-таки некий период, когда о России можно было говорить как о стране, в которой произошли именно системные изменения?

– В России тогда, безусловно, произошли системные изменения. Потом их процесс был заблокирован, а в социополитической сфере был отчасти осуществлен реванш. Но на самом деле, некоторые вещи необратимы. Россию нельзя вернуть в советское прошлое. Это уже не получится, как бы кто-то ни старался, как бы кто-то не мечтал. Здесь произошли в 90-е годы очень серьезные системные сдвиги, в том числе сдвиги в сознании общества. Не надо предполагать, что наше общество, которое лояльно к власти, поддерживает ее. Мы имеем дело со значительно более сложным феноменом. Потому что люди предпочитают давать именно те ответы социологам, которые от них, с их точки зрения, социологи хотят услышать. Но ведут они себя и думают несколько не так. Российское общество значительно сложнее, чем может показаться. Я думаю, что мы это скоро увидим. Уже кое-какие симптомы очевидны. А через год-полтора мы можем увидеть очень серьезные и неожиданные для всех изменения. Я хочу подчеркнуть следующее: любые масштабные изменения всегда начинаются неожиданно для всех. Нарастает какая-то критическая масса перемен, и потом она начинает проявляться в каких-то действиях.

–​ Сейчас часто сравнивают нынешнее падение цены на нефть с падением, которое было на закате СССР и привело, по общему мнению, к его краху. Можно ли сравнивать эти ситуации? Может ли нынешнее резкое падение цены на энергоносители привести к такому же итогу для режима Путина?

– Сравнение это вполне уместно. Потому что один из методов прогнозирования будущего – это как раз проведение аналогий. Если мы возьмем современную Россию, то здесь прослеживаются очень интересные аналогии, сходные и с эпохой советского времени, и еще с началом ХХ века. Но из одних и тех же фактов различные люди, в том числе различные элиты, делают различные выводы. Поскольку та элита, которая сейчас правит Россией, пережила этот период распада СССР с 1989 по 1991 год, то у меня ощущение, что она извлекла прямо противоположные выводы. Суть их состоит в том, что нельзя в такой ситуации отпускать вожжи, давать слабину и проводить какие-либо реформы, а, наоборот, надо ужесточать, «держать и не пущать». Потому что они пережили в 1991 году чудовищный, страшный шок. И этот шок, на самом деле, – это родовая травма той группы элиты, которая сейчас управляет Россией.

–​ Какими еще могут быть причины сложившейся в России ситуации? Существует мнение о том, что ошибкой Путина был выход за пределы своей зоны ответственности –​ Крым, Донбасс, Сирия. Мол, не начни он процесс аннексии Крыма, раскола Украины, все оставалось бы в таком же состоянии еще много лет. Согласны?

– Очень часто в мировой истории мы наблюдаем следующее: стране везет в силу мировой экономической конъюнктуры или каких-то других обстоятельств, она накопила запас мощи. И этот запас мощи начинает влиять на оценку ситуации со стороны элит. Появляется то, что один американский дипломат в свое время назвал «самонадеянностью силы». Кстати, это было и в США, в 90-е годы, после распада СССР. Через это проходят очень многие страны. Мне кажется, что нечто подобное произошло и с Россией. Она переоценила свои политико-экономические и даже военные возможности.

–​ Вернемся к симптомам грядущих перемен. Симптомы эти порой бывают совсем незначительными. Их можно заметить, а можно – нет. Например, охрана телецентра Останкино в Москве. Вокруг Останкино стали возводить забор с колючей проволокой. Может ли это быть симптомом того, что власти боятся повторения, например, 1993 года, когда Останкино было в эпицентре событий и подверглось штурму? Может ли это означать, что они всерьез боятся какого-то Майдана, народного протеста?

– Конечно, когда колючей проволокой обносят Останкино, трудно объяснить это террористической угрозой. Мы это прекрасно понимаем. Да, это страх. Но дело в том, что власть не очень понимает, чего она боится. В ее поведении заметны параноидальные черты. Она испытывает страх, но она не понимает, откуда исходит угроза. Потому что получается так, что угроза разлита в том социальном пространстве, которое называется Россия. Где прорвется, где тонко – никто не представляет. Поэтому на всякий случай власть начинает защищаться от всего и превентивно элиминировать, гасить любые угрозы. Неважно – актуальные они или потенциальные. Это очень опасная политика. Поскольку если вы не оставляете возможности для какого-то напряжения реализовываться, если вы не оставляете возможности для обратной связи (пару надо хотя бы в свисток выходить), то напряжение начинает накапливаться. Если вы завинтили крышку и не оставили отверстия для выхода пара, там начинает кипеть, кипеть, температура повышается, и крышку может снести. Власть понимает, что что-то не так. Что-то очень серьезно меняется. У нее есть данные, позволяющие судить о том, что происходит, качественные перемены в настроениях. Я знаю, что такие сводки поступают. Это очень серьезные данные, которым можно доверять. Но она не понимает, откуда именно может исходить угроза. Поэтому пытается защищаться буквально от всего. Но, как показывает история, генералы всегда готовятся к прошлым войнам. Угроза появится не там, где ее ожидают.