–​ Во время протестов на Болотной и особенно после них тоже было много инсайдерской информации, что власть тогда по-настоящему испугалась. Но этот испуг ей удалось конвертировать во вполне эффективную защиту и справиться с ситуацией.

– Да, она смогла справиться с ситуацией во многом потому, что оппозиция себя повела не совсем последовательно и логично. Тогда был прекрасный шанс у оппозиции, это не секрет для тех, кто «в теме», переломить ситуацию. Более того, власть была даже готова пойти на перевыборы парламента. Такой момент был. Для этого оппозиции надо было предпринять некоторые более решительные шаги.

–​ Не уходить с площади Революции на Болотную?

– Можно предположить набор неких действий, но эти действия не были предприняты. Власть этого очень боялась. Она была готова идти на очень серьезные уступки. Но когда она увидела, что все, кто ей противостоят, не в состоянии сформулировать стратегию, не в состоянии этой стратегии держаться, она поняла, что, с ее точки зрения, – это слабаки. А поскольку она страх пережила, то она стала еще и наказывать, с особым цинизмом расправляться за пережитый страх. Это естественно для любой власти, которая пережила страх.

–​ Если предположить, что не только процесс распада Советской империи, но даже и процесс распада Российской империи еще не завершен до конца, –​ что можно сказать, глядя на ситуацию вокруг России, глядя на события на Украине после Майдана, глядя на робкие пока, но все-таки попытки протеста в Армении и в других республиках? Насколько происходящее в соседних с Россией странах может ускорить этот процесс, подтолкнуть и саму Россию к каким-то изменениям?

– Мы наблюдаем некоторое парадоксальное следствие российского стремления усилить влияние вне России. Та политика, которую Россия проводила последние два года на постсоветском пространстве, скажем, на Украине, преследовала цель – притянуть это постсоветское пространство к себе и по возможности его интегрировать, не политически, но социоэкономически. Получилось так, что в результате соседи России стали от нее отдаляться. Они напуганы. Даже Белоруссия напугана. Не секрет, что белорусское руководство очень напугано политикой России в отношении Украины. И оно предприняло некоторые шаги для укрепления своего суверенитета и своей защиты. Это происходит практически повсеместно. Это такое парадоксальное следствие нашей политики интеграции.

Что касается перспектив самой России. Я лично не считаю, что существует реальная угроза ее распада. Такие коллизии могут существовать, особенно на Северном Кавказе. Но даже там вопрос об отделении от России не встанет. Нынешняя Россия, на самом деле, представляет собой достаточно однородное пространство. Это не Советский Союз. Это существенное отличие. Здесь есть некоторые сепаратистские настроения, но они значительно слабее, чем были в СССР. Что здесь может произойти в случае серьезного социополитического кризиса? Ослабление центральной власти и дистанцирование регионов. Но это всегда происходит в любой стране во время кризиса. Это тоже нельзя будет назвать сепаратизмом.

–​ Это может быть та самая федерализация, на которой Россия так настаивала в Украине, только реальная?

– В каком-то смысле – да. России бы как раз в силу огромности ее пространства не помешало повысить самостоятельность регионов. Хотя мы называем нашу страну официально федерацией, но федеративных элементов здесь не так много, к сожалению. А они явно не помешали бы. Почему здесь мало федеративных элементов? Потому что центральная власть боится выпустить что-то из-под своего контроля. Она обуреваема манией буквально все контролировать. Это очень хорошо заметно последние 2–3 года. Чем у вас меньше ресурсов, тем сильнее вы стремитесь контролировать то, что остается, теми ресурсами, которые остаются. Но в целом эта мания все и вся контролировать приводит к таким последствиям. Во-первых, на местах начинают опускать руки. Если вы все хотите контролировать, зачем нам брать на себя ответственность и стараться. Это нелогично. Вот вы за все и отвечайте. Второе. Это вызывает очень сильное раздражение – даже не политическое, а человеческое. Потому что это противоречит здравому смыслу и логике управления.

–​ Если мы говорим, что нам осталось жить в такой истории полтора-два года, каких ошибок надо не допустить, чтобы потом опять не состоялся какой-нибудь реванш консервативных сил?

– Я полагаю, что всем нам, и власти, и оппозиции, и обществу, было бы крайне полезно культивировать в себе здравый смысл. Потому что многие проблемы, с которыми Россия сталкивается и столкнется, вполне могут быть решаемы в рамках здравого смысла и довольно очевидных решений. Это во-первых. Во-вторых, надо все-таки стараться избегать агрессивного поведения и агрессивной конфронтации. Потому что очень легко войти в состояние конфронтации, но если такая страна, как Россия, в него войдет, из этого состояния будет крайне сложно и болезненно выходить. Надо стремиться к здравому смыслу и избегать крайней агрессивности.

–​ То есть вы, как Ходорковский, за мирную революцию?

– Я бы предпочел, чтобы любые перемены, как бы они ни назывались, проходили мирно. И такой шанс есть. Россия совсем не обречена на кровопролитие, на столкновение и уж точно не обречена на повторение чего-то, что было в 1917–1918 годах. Это абсолютно точно. У России есть опыт глубоких мирных трансформаций. Мы этот опыт пережили в 1991 году. Это внушает надежду.