Я считаю себя невиновным, но такая наша система. Главное — закрыть, а разбираться будем потом. Я думаю, то, что дело «приморских партизан» громкое, резонансное — это тоже сыграло большую роль. Разбираться с доказательствами у Следственного комитета не было времени, да и желания разбираться в мелочах и отрабатывать какие-либо версии [не было]. Было стремление поскорее отрапортовать о задержании банды. Было шесть человек, двое погибли — осталось четыре. Этого мало — нашли еще двоих. Получается, было шестеро и стало шестеро. Нужен был резонанс, чтобы не повадно другим было. Раз одно общее дело, то и обвинение должно быть всем одно, по максимуму. Сразу же было видно на первом суде, что оно сшито белыми нитками — было много нестыковок в показаниях, доказательства строились на предположениях и версиях стороны обвинения. Долго выбирали присяжных, и долго слишком длились сами суды.

А по поводу присяжных, не знаю, почему так долго их собирали. Думаю, что отношение к «партизанам» было неоднозначным, поэтому был строгий и долгий отбор. Много было сочувствующих нам.

Почему прокуратура обжаловала приговор? Я думаю, что была поставлена задача — только обвинительный приговор. Но так как прокуратура с задачей не справилась, то теперь необходимо [было] как-то реабилитировать себя. Тем более, что в нашем случае возможна выплата компенсации, а это немалые деньги.

Прокуратура в апелляции ссылалась на процессуальные нарушения в ходе суда, например: не показывались присяжным явки с повинной, не показывали фото с трупами. Прокуратура считает, что это могло бы морально воздействовать на присяжных, и они бы приняли другое решение. Кроме того, [прокуратура] отмечает, что двое присяжных скрыли свои или родственников судимости — это также, по мнению прокуратуры, могло повлиять на решение присяжных. Однако почему-то ни в начале судебных заседаний, ни в конце прокуратура не заявляла им отвод. Этот козырь она скрыла бы при обвинительном приговоре, но при оправдательном вдруг выявила. Ведь все сведения о присяжных проверяются тщательно перед судебным процессом. Решение последнее Верховного [суда] было тоже шокирующим для всех. По сути, он дал зеленый свет прокуратуре — использовать в процессе все недопустимые доказательства.

Мне непонятно, почему Верховный суд не поставил точку в этом деле. Это уже будет третий судебный процесс. И так может продолжаться бесконечно. А ведь мы были оправданы судом присяжных и судьей, начали жить, работать, обеспечивать семьи, воспитывать детей, которые нас ждали столько лет. И опять все сначала, судебные разборки — столько сил, средств, нервов, здоровья.

Пока сидел, было по-разному: были и провокации со стороны сотрудников СИЗО, и в карцерах сидел. Но была и поддержка огромная — со стороны друзей, семьи, родственников, просто знакомых и незнакомых людей. Огромное им всем спасибо, благодарен очень всем за помощь. В тюрьме просто не бывает. Писал и письма, и жалобы. Еще обращался в Европейский суд по ужасным условиям содержания. Почти все годы я содержался в спецблоке, в одиночной камере. Есть видео на YouTube об условиях содержания «партизан».

«Приморским партизаном» я себе не считаю, нет. Прохожу по [их] делу, но отношения к ним не имею. Всех соединили в одно уголовное дело. Вот и получилось, одно дело — значит, все «партизаны».

Когда нас освободили, все знакомые, соседи, родственники, друзья — все были рады. Даже незнакомые подходили, поздравляли с освобождением. У меня со всеми нормальные, ровные отношения.

Первый приговор был шокирующим, конечно. Этого никто не ожидал, даже адвокаты. Я не мог поверить. Это просто был шок — в 20 лет получить ПЖ! И главное, за что? Я даже не могу передать словами все те чувства. Но я был уверен подсознательно, что должно что-то измениться, ведь я невиновен. Но страшно было.

На втором суде верил и надеялся, что оправдают, но все равно после первого суда приговор стал неожиданным. Второй суд присяжных оправдал всех в данном эпизоде — прокуратуре не удалось доказать, что убийство четырех наркодилеров совершили «партизаны». А поскольку мне с Вадимом вменялся только этот эпизод, то согласно, опять же, вердикту присяжных нас освободили.

После тюрьмы жил, работал, наслаждался жизнью и свободой. Мне только исполнилось 28 лет. Я со своей семьей, с дочкой — в этом году она идет в первый класс. Сейчас много надежд и планов. Я себя считаю хорошим человеком, нормальным другом, хорошим мужем, отцом, сыном.

Уезжать из России не собираюсь. Зачем мне куда-то бежать, если я невиновен? И потом, я патриот и у меня семья. Хотя я прекрасно осознаю, что в нашей стране система любого может сделать виновным.

От нового процесса уже и не знаю, чего ожидать. С одной стороны, знаю, что никаких доказательств моей вины нет, а с другой стороны — не знаешь уже, чего и ожидать. Я все-таки верю в суд присяжных, в своих адвокатов и в Бога.

Сейчас буду готовиться к очередному оправданию.

Вадим Ковтун

«Приморские партизаны» — это явно не про меня. Этот ярлык на меня надели одновременно с задержанием по данному делу. Никакой я не партизан. По полям, по лесам не бегал. До задержания работал, заочно учился в университете, у меня была семья — в общем, все как у всех.

24 ноября 2010 года, когда я возвращался с работы домой, меня задержали оперативники УВД и ФСБ по подозрению в пособничестве в совершении разбойных нападений, убийств, которые инкриминировали остальным ребятам.

При первом рассмотрении уголовного дела в Приморском краевом суде прокуратура поддерживала в отношении меня обвинение в бандитизме, незаконном обороте оружия, в исполнении убийства и разбое. Процесс длился очень долго. В итоге присяжные оправдали меня по обвинению в бандитизме и незаконном обороте оружия, но признали виновным и заслуживающим снисхождения в пособничестве в совершении преступления. Судья тогда назначил мне наказание в виде 8 лет и 2 месяцев лишения свободы. А мы в свою очередь обжаловали приговор в Верховном Суде РФ, и дело вернулось на повторное рассмотрение. Вплоть до оправдательного вердикта я и содержался в СИЗО под стражей.

Что касается присяжных заседателей — и при первом, и при втором рассмотрении уголовного дела в Приморском краевом суде процесс формирования коллегии начинался в июне-июле. Конечно же, большую роль при этом играет сезонность. Ведь практически все стараются брать отпуска на летний период, у граждан есть свои приусадебные участки, в конце концов, каждый старается устроить себе отдых на море. Надеюсь, в этот раз коллегия будет сформирована в течении одного-двух месяцев, а может, и сразу — 16 февраля.

Вадим Ковтун — брат одного из «партизан» Александра Ковтуна. В ноябре 2010 года он обратился в следственные органы с заявлением о том, что летом, в разгар операции по поимке группировки, его избивали в полиции, требуя рассказать о местонахождении брата. Через 21 день после этого Вадим был задержан и обвинен как участник банды.

Отмечу, что при повторном рассмотрении нашего уголовного дела недопустимыми доказательствами по тем или иным причинам были признаны: первоначальные протоколы допросов Алексея Никитина, протоколы опознания по фото, заключения экспертов, протоколы явки с повинной, протокол осмотра и ряд вещественных доказательств. Рассказывать об основаниях, по которым каждое из этих доказательств было признано недопустимым — очень долго. Скажу лишь, что органами следствия были допущены грубые нарушения уголовно-процессуального закона. Например, адвокат Никитина, который представлял его интересы при первых допросах, оказался родным братом следователя, ранее принимавшего участие в расследовании уголовного дела.