И. Панкин:
— Я знаю, что вы выступаете за легализацию продажи огнестрельного оружия…

Н. Сванидзе:
— Не выступаю. Я просто придерживаюсь этого мнения. Я по этому поводу публично не выступаю. Но когда мне задают такой вопрос, я говорю, что я за.

И. Панкин:
— То есть, чтобы, как в Америке, любой человек мог стать носителем огнестрельного оружия?

Н. Сванидзе:
— Да. Проверенные, с соответствующими медицинскими рекомендациями, прошедшие школу обучения и т.д. Под контролем.

И. Панкин:
— Тогда я не понимаю. У меня здесь возникает разногласие внутреннее. То есть, оружие вы в руки простым людям готовы доверить, а выступаете против смертной казни.

Н. Сванидзе:
— Почему? В чем разногласие?

И. Панкин:
— Потому что, я считаю, что только дай человеку оружие, как у Чехова, что, если ружье висит, оно обязательно выстрелит.

Н. Сванидзе:
— Ну, если человек идиот, то конечно, тогда да.

И. Панкин:
— Вы знаете, многие из нас могут находиться в состоянии аффекта, например, и схватиться за оружие.

Н. Сванидзе:
— Иван, вы знаете, у нас сейчас на тысячу людей… В Америке очень сильная преступность, очень много убийств на тысячу… Но у нас больше…

И. Панкин:
— Я не согласен.

Н. Сванидзе:
— Что значит не согласны? Вы не согласны с тем, что у нас 148 млн. населения? Это факт. Там убивают много, но у нас больше. Хотя у нас нет огнестрельного оружия на руках у населения. У нас тесками кухонными убивают больше народу, чем там огнестрельным оружием. У нас главные убийства – это убийства бытовые.

И. Панкин:
— Представьте, теперь еще добавим к этому огнестрельное оружие…

Н. Сванидзе:
— Во-вторых. Те, кто хотят убивать, у них есть огнестрельное оружие. У нас есть черный рынок. Если вы, Иван, захотите стать профессиональным киллером, вам не составит труда достать ствол. И мне не составит труда достать ствол, если я захочу стать преступником. Поэтому, как правило, у преступников есть оружие, они вооружены. А вот люди мирные, которые хотят только защищаться, у них оружия нет. Потому что они законопослушны. Так вот, практика показывает, что, когда преступник знает, что и мирный человек вооружен, что у девушки в короткой юбке в сумочке может лежать маленький пистолет и она умеет им пользоваться, он лишний раз крепко подумает, прежде чем совершить преступление. Поэтому я сторонник огнестрельного оружия.

И. Панкин:
— Мой знакомый, нормальный человек, такой же, как я, купил себе как-то бейсбольную биту. Уж при каких обстоятельствах, не знаю. И положил ее в машину. Я просто был свидетелем этой сцены. А потом как-то мы с ним встречаемся, я заметил, что бейсбольной биты в машине уже нет. Я спрашиваю – почему? Ты знаешь, сказал он мне, несколько раз я за нее схватился. И подумал – пусть она, от греха подальше, лежит дома.

Н. Сванидзе:
— Логично. Ну, хорошо, человек решил так. Но мы же говорим о системе. Так вот, если система будет такая, если преступники будут знать, что каждый человек может быть вооружен, он подумает, прежде чем совершить преступление.

И. Панкин:
— Вы думаете, подумает?

Н. Сванидзе:
— Да. Это известно. И он подумает, прежде чем ворваться в квартиру, в которой может быть ствол… и он выстрелит… и суд его оправдает.

И. Панкин:
— Что делать тогда с этим человеком, который в Саратове придушил маленькую девочку.

Н. Сванидзе:
— Судить. Я бы дал пожизненно…

И. Панкин
— И пусть простые мирные граждане его кормят за свои налоги?

Н. Сванидзе:
— Да. Пусть кормят. На самом деле, это страшнее, чем убийство. Не так уж обедняем. У нас немножко больше воруют люди, у власти находящиеся в основном, потому что те, кто не у власти, им воровать нечего… чем мы потратим на преступников, которых мы не расстреляем, а дадим им пожизненное. Это страшнее. Расстаться с жизнью просто.

И. Панкин:
— Ну, не знаю, сколько людей тогда требовали в Саратове суда линча над этим человеком…

Н. Сванидзе:
— Да, суда линча требовали… А вы знаете, что, если предложить людям сажать преступников на кол на Красной площади, знаете, сколько народу соберется? И еще с детьми придут. А если четвертовать? Знаете, какой рейтинг будет! Это значит, что мы должны идти навстречу этим пожеланиям? Мы впадаем в абсолютную дикость, страшную, жестокую, когда люди просто перестают просто ценить жизнь другого человека, неважно, преступник он или нет… Нет, этого нельзя делать.

И. Панкин:
— И все-таки, вроде как смертную казнь вводить не стоит – я поддерживаю. Оружие легализовать стоит – не понимаю.

И. Панкин:
— Николай Карлович, очень много информации в соцсетях, люди начали вспоминать о том, что существует Дмитрий Анатольевич Медведев и что, не дай бог, он станет в 2024 году новым старым президентом. То есть, рокировка продолжится… Путин, конечно, уже не вернется, но на свое место принципиально посадит Дмитрия Медведева. Очень много информации по этому поводу. Кстати, среди прочего говорят много о том, что сейчас задача Навального сделать так, лишь бы Медведев снова не стал президентом. Вы в 2008 году, кажется, написали целую книжку про Медведева, я помню, мы с вами об этом говорили. Медведев в 2008-м перед своим президентским сроком на вас произвел неплохое впечатление. Вот 11 лет прошло – как он поменялся в ваших глазах? И поменяли ли?

Н. Сванидзе:
— Я его воспринимал в большей степени как реальную фигуру.

И. Панкин:
— Что это значит?

Н. Сванидзе:
— Ну, не человека, которого там Путин поставил на свое место, посадил на время, а как человека, который возглавил Российскую Федерацию. Я воспринимал его так. Человек он в личном плане, как, кстати, и Путин, они разные люди, но каждый из них по-своему обаятелен… Мне приходилось и с Путиным общаться в свое время, довольно много, на заре его президентской деятельности. Они по-своему обаятельные люди в личном общении. Он образованный человек, интеллигентный человек, у него хорошая реакция. И если поэтому его воспринимать в контексте того, что он новый президент Российской Федерации, ну, почему бы ему не понравиться? Он говорил правильные вещи – свобода лучше, чем не свобода. Он ничего плохого не говорил про Путина – что тоже хорошо… Не было оснований, по которым он бы мне не понравился. Книжка состояла из интервью с ним, которые брали у него мы с женой. И когда мы к нему приходили, садились, пили чаек, неспешно разговаривали, он не редактировал то, что он нам наговаривал…