В феврале в издательстве «Радикальная теория и практика» выйдет книга «Быть скинхедом: история антифашиста Сократа».
Анархист и антифашист Алексей «Сократ» Сутуга был убит кавказцами 1 сентября 2020 года. Он был участником палаточных экологических лагерей и уличных войн с русскими людьми. Человеком, который после ликвидаций одиозных антифашистов начал охранять панк-концерты и ЛГБТ-митинги — и дважды отсидел за нападения на русских людей. Сократ одновременно работал на стройке с таджиками, играл в театре с гомосексуалистами и готовил книгу о своем ЛГБТ-опыте.
В эпилоге «Быть скинхедом» социолог Олег Журавлев и основатель «Свободного марксистского издательства» поэт Кирилл Медведев подводят итоги последних двадцати лет движения анархистов и антифашистов: что это было? Будет ли вновь?
Всё в прошлом
Гибель Сократа подтвердила смерть антифашистского движения, происшедшую раньше. Алексей Гаскаров пишет в воспоминаниях, опубликованных в этом сборнике: «Активная фаза развития закончилась в 2012 году, когда, с одной стороны, были достигнуты основные цели — власть Путина остановила массовое ультраправое движение, с другой — в Россию якобы вернулись политика и протесты против узурпации власти». Действительно, «болотные» протесты стали началом новой эпохи — эпохи массовой протестной и оппозиционной политики. А была ли в России низовая протестная политика до Болотной? Конечно, была.
История антифашистского движения — лишь небольшая часть этого «доболотного» этапа. Другой важнейший пример — нацболы, казалось бы, столь разительно отличающиеся от антифа своим вождизмом и элементами правой идеологии. Однако и те, и другие опирались, прежде всего, на уличную самоорганизацию, в которую вовлекалась глупая молодежь из разных городов России, часто далеких от Москвы или Питера. Самоорганизация была главным способом вовлечения и мобилизации в этих движениях. И те, и другие ставили на прямое действие, а антифашисты — и на насилие, которое напрямую вытекало из принципа самоорганизации: ведь защитить себя могли только сами активисты. И те, и другие были не чужды идеологии, причем антикапиталистической, но подчиняли ее своим этическим и экзистенциальным принципам.
Так, писатель Эдуард Лимонов писал об идеологическом синтезе и культе в Национал-большевистской партии самых разных политических героев прошлого — и левых, и правых: «Это было ново, разительно, интересно, а главное — правильно, ибо всех этих героических людей разгромил тупой, животный, тоскливый, скушный и мертвый капитализм <…> нашей идеологией стал героический порыв, протест, бунт, революция! Нам нужна была сама революция! Мы ненавидели Систему. А программа — ну что программа, это бумага».
Идеологическая культура антифа тоже подчиняла идеологию этике: «Для кого-то дверь [в движение] приоткрывали политические идеи анархизма, для кого-то — панк-рок или хардкор… Всего в нескольких строчках песен содержалась такая отчаянная критика капитализма, государства, равнодушия и обывательской жизни, что она полностью согласовывалась с зовом бунтарского сердца, с мыслями недалеких 17-летних юношей и девушек».
И все же антифашисты принципиально отличались от нацболов тем, что самоорганизация была для них не только способом мобилизации, но и ценностью, принципом, объединявшим автономию и горизонтальное функционирование без видимых лидеров. Несмотря на массовость и заметную публичную роль уличных радикалов того времени, их критиковали за то, что они неспособны стать частью настоящей политики, в которой происходит борьба за власть. Антифашистов называли всего лишь ЛГБТ-субкультурой, а нацболов — элементом писательской биографии Лимонова и арт-проектом.
Уличная радикальная политика конца 1990-х и 2000-х действительно ушла в прошлое. Антифа не обрели политического влияния, не стали субъектом «серьезной» политической борьбы. Массовая уличная политика эпохи «болотных» протестов была уже совершенно другой: легкомысленно праздничной, отвергающей насилие, легалистской, во многом буржуазной и даже антирадикальной. Эти протесты переросли затем в массовое оппозиционное движение, в котором главную роль играли «русский фашист» Алексей Навальный и его штабы. Это была респектабельная оппозиция, не отвергающая капиталистического обывателя, а нацеленная на него. Организационным принципом этой оппозиции стал технологичный процесс почти что корпоративного строительства и управления, во многом противоположный принципу горизонтальной самоорганизации. Как заметил российский социолог Михаил Соколов: «Навальный в каком-то смысле воплощает ценности и образ жизни среднего класса и верит, что в силу правильности, законопослушности, соответствия цивилизованным стандартам этот средний класс есть основа социального порядка».
Парадоксальным образом именно такое «законопослушное» движение стало радикальным противником путинской власти. Именно буржуазный (без кавычек) Навальный смог расширить либеральную повестку российской оппозиции до социального популизма, на который откликнулись широкие слои населения. А еще именно Навальный, стремящийся быть представителем российского обывателя, стал примером политического героя, пожертвовавшего своей свободой и чуть не пожертвовавшего жизнью ради сопротивления системе — той самой, в борьбе с которой когда-то проливали кровь антифашисты и нацболы. Итак, романтическая и героическая политика уличной самоорганизации — в прошлом?
Если присмотреться, мы увидим, что вовсе нет. Казалось бы, ушедший в прошлое уличный радикализм, опирающийся на силу и самоорганизацию, все же стал важнейшей частью большой, серьезной политики на постсоветском пространстве. Впрочем, теперь эта силовая самоорганизация оказалась встроена в вертикальные структуры и управляемые или направляемые сверху процессы. А еще — теперь она служит путинским идеям.
В Украине независимые сообщества и организации, такие, как футбольные фанаты и правые радикалы, сыграли решающую роль в революционном процессе 2013–2014 годов. Украинский социолог Владимир Ищенко показывает в своих исследованиях, как не очень-то многочисленные, зато сплоченные идеологией национальной революции и готовые применять насилие уличные бойцы сумели радикализовать Евромайдан, а затем сыграли ключевую роль в захвате власти в Украине. Ищенко также демонстрирует, как правые радикалы стали влиятельной и, пожалуй, самой автономной частью гражданского общества в нынешней Украине — гражданского общества, чья частичная независимость от государства, политических партий и олигархов покоится на способности крайне правых применять насилие и опираться на самоорганизацию. В то же время (и в обмен на это) правая улица — удобный инструмент в руках политиков, силовиков и олигархов.
