Олег уточняет:

— Исчез или увезли?

Нас хором уверяют: нет, сам ушел! Сам!

По дороге домой через систему звонков Олег находит информатора в Старом Костеке, и тот сообщает, что белорус сейчас работает на кирпичном заводе под Махачкалой. Скорее всего, кто-то просто перепродал пастуха.

Отхожий промысел

Самопальные заводы под столицей начинаются сразу за ареной «Анжи» — глина в этих местах хорошая. Унылые кирпичные бурты тянутся до горизонта. Кое-где копошатся люди. По резиновой ленте без остановки ползут серые бруски, их подхватывают, укладывают на поддоны. Темп, в котором работают эти сожженные солнцем люди до 15 часов в сутки, просто запредельный. Из будки выскакивает охранник, машет руками на фотоаппараты, но его быстро успокаивают два бойца из личной охраны мэра Махачкалы — Саид Амиров любезно предоставил их «Альтернативе» на время рейда. Поэтому управляющий крайне доброжелателен. Говорит, что у них все в порядке: город рядом, проверки через сутки, а поэтому себе дороже держать рабов или людей без документов.

Листаем стопку трудовых договоров: вся Россия собралась — от Архангельска до Ставрополя. Эта пачка бумажек — та самая скрытая безработица, что гонит русских мужиков на край света. В этих контрактах — забитая гастарбайтерами ниша низкоквалифицированного труда, когда человеку с руками ни заработать, ни подработать. А уровень зарплат за каторжный труд наши работодатели сверяют с уровнем жизни в… Таджикистане.

Заглядываем в личную комнату питерца Ивана — он здесь работает уже третий год. Комнатка чистая, уютная, есть и DVD-проигрыватель с телевизором. Протирая круглые, как у Гарри Поттера, очки, он говорит, что зарплата вполне устраивает — 8 — 10 тысяч, почти без выходных. Жилье и харчи хозяйские. Спрашиваем: почему здесь не работают местные?

— А не могут они так вкалывать. И зарплаты для них низкие. Не станут они за такие деньги с кирпичами возиться.

Мы в легком недоумении от разборчивости якобы безработного и реально дотационного Дагестана. Иван прав, 95% рабочих здесь — русские. Как и на двух десятках других заводов, куда мы наведывались с инспекцией. Люди разные. Есть бомжи с понурыми лицами, есть пропившие свое жилье алкоголики. Но большинство, процентов 80, вопреки стереотипам не похожи на засиженных урок или бичей. Обычные, нормальные, хорошие мужики из русской провинции — соль земли нашей. А здесь они, по сути, добровольные рабы.

Спасение

На одном из заводов владелец опознает по фотографии белоруса: «Был, был такой. Сам пришел ко мне работать. А потом сам ушел. Мы насильно никого не держим. У меня, кстати, паспорт его остался».

Однако документ — российский. На фото — другой человек: Василий Александрович Завьялов, уроженец города Онега Архангельской области (данные в редакции). Возможно, его тоже разыскивают родственники.

— А зачем же вы паспорт у него забрали? — спрашиваем кирпичника.

— Да чтоб не потерял — пьет же…

А между тем счетчик неумолимо тикал, отсчитывая последние дни жизни Вячеслава Комарова. Мы уже улетели в Москву, и Олег Мельников позвонил нам в каком-то отчаянии: деньги, которые дали волонтерам родители похищенного, закончились, а человека не нашли. Уехать невозможно — не позволяет совесть. Мы опубликовали в своих блогах этот крик о помощи, и уже через несколько часов «охотникам за рабовладельцами» неравнодушные люди накидали приличную сумму. Ребята продолжили прочесывать заводы. А потом Вячеслав позвонил родственникам сам — выпросил у кого-то телефон. Хозяин своему рабу звонить не давал. Да и некогда было — работали по 12 часов, выходной — 1 день в месяц. Инвалид II группы даже спину сорвал. Когда российские волонтеры приехали за Комаровым в поселок Чапаево в 20 километрах от Махачкалы, владелец завода равнодушно пожал плечами: «Забирайте, мне такой работник не нужен. Сам ко мне попросился, я его и пожалел».

У Вячеслава своя версия: его привезли в Дагестан вместе с тремя вьетнамцами. По дороге поили водкой с клофелином, на постах ничего не смысливших людей спускали в трюм, куда сотрудники дорожной полиции почему-то никогда не заглядывают.

— Ему ведь фактически семь дней жить оставалось, — сказал нам уставшим голосом Олег Мельников. — Но вчера прилетела за ним жена и привезла лекарства, сейчас они уже едут в Москву.

— Вы теперь тоже домой?

— На какое-то время — да. Потом снова сюда. Видели бы вы их встречу с женой! Я сам чуть не расплакался…

ВЗГЛЯД С 6-го ЭТАЖА

Формула рабства

Рабство во всех формах до сих пор существует в России, но только в Дагестане местные предприниматели сообразили возродить его в традиционном виде. То есть согласно местному древнему и не очень красивому обычаю стали утаскивать в полон жителей равнин. Историки такую систему хозяйствования назвали «набеговая экономика». Разумеется, у большей части жителей Дагестана сам факт рабства вызывает отторжение и осуждение, иначе освободительная миссия волонтеров была бы невозможна в принципе. Но, кроме тех, кого заставляют работать насильно, на 561 кирпичном заводе Дагестана трудятся тысячи добровольных рабов, приехавших из России. И это, пожалуй, самый страшный знак. Это явление не победить полицейскими проверками, оно лежит в другой плоскости — в экономической. Опросив добрую сотню мужиков, мы в очередной раз убедились: работы в провинции нет и с каждым годом становится меньше. Причина одна — миграционное давление на все сегменты рынка физического труда. Один из рабочих, родом из Пильнинского района Нижегородской области, объяснил нам, какие черти занесли его в Дагестан работать по 15 часов в день за 10 — 12 тысяч рублей. Нормальный, непьющий мужик, семейный. Столяр, плотник, отделочник, с правами на трактор, не смог найти работы на родине:

— Я пытался устроиться дворником в Нижнем Новгороде. И что мне сказали? У тебя прописка областная! А рядом толпой ходят эти, с метлами, у которых не то что прописки — гражданства нет.

— А в Москве устроиться пробовали?

— А я сюда из Москвы приехал, у вас там то же самое.

Дмитрий СТЕШИН, КП