Корреспонденты «КП» попытались разобраться, как русские со всей страны попадают на дагестанские кирпичные заводы. И почему их ищет не полиция, а волонтеры.
38-летний Вячеслав Комаров вышел на привычную прогулку 1 мая этого года. После страшной травмы головы, полученной в автоаварии, вся его жизнь расписана по часам. Ему противопоказан физический труд, горы лекарств вошли в обычный рацион. Без них не протянуть и месяца… Вячеслав присел на лавочку у автобусной остановки на юге Москвы. Через несколько минут к нему подошли двое с неожиданным предложением — поехать поработать на кирпичном заводе в Дагестане. Инвалид II группы попытался как мог объяснить, что в трудоустройстве не заинтересован. Но вербовщики были настойчивы.
— Папа, я на автовокзале у метро «Теплый Стан», забери меня отсюда, — успел Комаров позвонить отцу с чужого номера.
Примчавшись на вокзал, отец нашел женщину, с чьего телефона звонил его больной сын. Она и поведала, что Вячеслава посадили в автобус до Махачкалы. Лекарств у него с собой не было, смертельный обратный отсчет пошел…
Связующее звено
Рабство на Северном Кавказе давно уже стало секретом Полишинеля. Разумеется, бичи, бомжи и деклассированные элементы всегда любили юг страны, даже в советские времена. Вот только в СССР эти люди ехали на Кавказ добровольно. А сейчас их доставляют в рабство по отработанным схемам, когда сладкий обман смешан с насилием, психическим давлением и препаратами типа клофелина.
Недавно мы с удивлением узнали, что в Дагестане действует группа общественников из России. Русские парни из организации «Альтернатива» приезжают на Кавказ и вытаскивают рабов из застенков. Именно к ним обратились родственники Вячеслава Комарова, столкнувшись с циничным безразличием полиции.
Олег Мельников по соображениям безопасности — единственное публичное лицо «Альтернативы». Он встречает нас в махачкалинском аэропорту, сажает в дребезжащую «четверку» с местным водителем-волонтером и везет на конспиративную базу «охотников за рабовладельцами». Это обычный дом на окраине республиканской столицы, в котором живет обычная семья, бескорыстно помогающая волонтерам. Олег говорит нам, что в какой-то момент его возмутило, что все знают про рабство и ничего не делают.
— Русские всегда были освободителями, и мне хотелось быть похожим на своих предков, — рассуждает он. — С первыми активистами-помощниками мы познакомились в автобусе по дороге в Дагестан. Потом появился круг информаторов — это местные жители, которые не знают, что делать со сведениями о рабах. В итоге в первую поездку освободили троих мужчин с кирпичного завода и двух девушек, которых заставляли заниматься проституцией.
— А что же полиция?
— Местные не хотят сотрудничать с МВД. Доверия к силовикам в Дагестане не хватает. Как и в целом в России. Нам говорили: приезжайте одни, мы расскажем, где держат рабов. Поэтому мы тут являемся связующим звеном между МВД и народом.
Результат не заставил себя долго ждать. За один год работы общественники умудрились вытащить из рабства и отправить домой около 50 человек.
15 тысяч за голову
Нынешний их визит в Дагестан — адресный. Ребята приехали искать конкретного человека, Вячеслава Комарова. В республике они уже две недели. Время неумолимо уходит, но у них по-прежнему ни одной зацепки. Зато за это время удалось найти и вытащить с кирпичного завода в Левашинском районе семерых рабов. Троих взяли под опеку силовики — с ними сейчас работают следователи. Еще четверых по зловещей иронии поселили на закрытом кирпичном заводе на окраине Махачкалы. На огромном пустыре осталось несколько штабелей готовой продукции и пара вагончиков. Таких же, как у рабовладельца.
— Только здесь кровати двухъярусные и телевизор, — улыбается 22-летний детдомовец Сергей. — А там одна шконка на семерых, на которой и спали, и ели, и готовили, и мылись.
Сергей просит не называть его фамилии, говорит, что, пока не выехал из Дагестана, опасается за свою жизнь. Он до сих пор не верит в то, что злоключения уже позади. Психология раба — это первое, что приобретают люди, приехавшие на заработки и попавшие в неволю на местных кирпичных заводах. Хозяева сразу отбирают документы и с ходу обламывают всю спесь осознавших свое положение невольников. В ход идут и побои, и угрозы, и заверения в том, что в случае побега им не поможет даже полиция. Кто будет возиться с человеком без документов? А если еще директор завода окажется родственником участкового, сразу вернет беглеца владельцу, предварительно взяв расписку в том, что на положении раба несчастный трудится вполне добровольно. У запуганных невольников просто не хватает смелости проверить, так ли это на самом деле.
Сергей не похож на опустившегося маргинала. В интернате он освоил специальность штукатура-маляра, успел поработать и на строительных шабашках в Ярославле, и курьером в Москве, и администратором магазина бытовой техники в Подмосковье. На Кавказ его соблазнили заманчивые посулы.
— На московских трех вокзалах мне предложили поработать в Махачкале, — вспоминает парень. — Сказали, что питание и жилье бесплатное, зарплата — минимум 25, море, футбол на стадионе «Анжи»… Согласился, поехал на автобусе. Здесь нас встретил хозяин — Магомедшапи Магомедов, увез на машине в горы на свою каменоломню и объявил, что мы должны ему по 15 тысяч.
15 тысяч рублей за голову — стандартная такса в Дагестане. Сделка купли-продажи происходит прямо на автовокзале, как правило, ночью. А работяги до последнего не понимают, что их продали.
— Я поздно сообразил, — вспоминает другой освобожденный, Василий из Нижегородской области. — Хотя по дороге в Дагестан нас несколько раз перед постами заставляли спускаться в багажное отделение. Полный трюм живым товаром набивали.
— Неужели вас это не насторожило?
— Да как сказать… Мы же понимаем, что они не вполне законно нас нанимают. Я в Чечне работал на шабашках. Вообще проблем не было, человеческое отношение, условия, зарплата вовремя. А тут — одна шконка, одеялами застеленная. И долг только продолжал расти.
В какой-то момент русские рабы Магомедова сообща решили бежать. Но отважились только двое.
— Ночью шли, день провели в кустах на горе, — вспоминает Сергей. — Затем вышли к местным, решили рискнуть. Я позвонил другу в Москву, тот позвонил Олегу Мельникову, и он за нами приехал.
На следующий день активисты «Альтернативы» заявились на завод уже с полицией и СОБРом и забрали оставшихся россиян.
Нет показаний — нет дела
Рассказы невольников похожи до деталей. Заманчивое предложение на трех вокзалах в Москве, автобус до Махачкалы от «Теплого Стана», чай или водка с транквилизаторами… Вербовщики, среди которых бывают и славяне, специально выбирают в толпе беспроблемный контингент, тех, кого, по их мнению, не будут искать.
— Попадаются, конечно, маргиналы, — говорит Олег Мельников. — Но большинство — простые ребята из русской провинции. Приехали в Москву за лучшей долей, но нашлись подонки, которые заманили их сюда. Вербовщики любят говорить, что нанимают рабочих на стройки в Сочи. Девушек звали в Москву работать в «Макдоналдсе», но рабочих мест якобы не оказалось, и их привезли сюда.
— Почему же они не сбегают сразу?
— Во-первых, люди находятся под серьезным психологическим прессом, которому способствует имидж Северного Кавказа. А во-вторых, куда бежать без документов и денег? Хотя бегут, конечно. Нам дагестанцы постоянно рассказывают, как кому-то из рабов помогали сбежать от хозяина. То есть явление распространенное. И дагестанское общество его в целом не принимает. Но за 15 лет было возбуждено всего два уголовных дела по статье «использование рабского труда» — в 1998 и 2012 годах.
В приватных разговорах силовики признаются, что доказать факт рабства сложно. Большинство освобожденных уезжают на родину, и такие дела, как правило, становятся висяками. Показаний нет, доказательств нет, потерпевших нет, значит, и проблемы рабства нет.
«Сам пришел — сам ушел»
Олег Мельников договаривается с местными журналистами. Теперь ориентировку на Вячеслава Комарова, которому без его лекарств осталось жить 10 дней, крутят по местному телевидению. А на телефон волонтера продолжает поступать информация. Помощи просят даже белорусские дипломаты. Около года назад гражданин этой страны пропал в Дагестане. А недавно прислал SMS, в котором сообщил, что находится на кирпичном заводе. По номеру телефона удалось установить, что звонил он из Хасав-юртовского района. Выезжаем в сторону села Костек. Три года назад о нем говорила вся Россия.
Старый Костек, в котором живут кумыки, уродил шахидку Джанет Абдулаеву, которая подорвалась в 2010 году в московском метро. Новый Костек пока себя никак не проявил, в нем живут даргинцы, делают тротуарную плитку, и первые заводы начинаются прямо от околицы села. Едем в поселковую администрацию, миновав самодеятельный блокпост. По ночам местные жители охраняют село. Зачем? Может, чтобы никто без спроса не уехал?
В домике с флагом Дагестана, несмотря на вечер пятницы, множество мужчин. Все новые и новые «муниципальные работники» прибывают без остановки. Система оповещения в селе работает безупречно. Махая руками, нам рассказывают, что все те, кого мы считаем рабами, на самом деле бомжи, сами лезут в Дагестан, нет отбоя. Работают плохо, пьют, могут сбежать. Но рабов в Новом Костеке нет, в Новом Костеке — вся святость. А вот в Старом — все пороки, водка, блуд, и рабы там, наверное, тоже имеются.
В Старом Костеке действительно пьют жестоко, но в отличие от трезвых соседей реагируют на наши поиски с сочувствием. Толпа хмельных кумыков пускает по рукам телефон с фотографией пропавшего. Да, такой человек в селе был. Пас овец. А несколько месяцев назад исчез, оставив свой паспорт в администрации.
