Елена Ханга: «Негритянка» в пятой графе с бабушкой по фамилии Бялик. Фрагмент интервью 9-му каналу.
Елена Ханга: Вначале я объясню, как получилось, что в паспорте моей мамы в графе «Национальность» стояло «Негритянка». Моя мама родилась в Ташкенте, и она родилась от американцев: бабушка была белая, дедушка был черный. И когда пришло время получать паспорт, ей решили написать «Узбечка». А она говорит: «Какая же я узбечка, посмотрите на меня!», в милиции долго думали и говорили: «Да, да, действительно. Тогда давайте напишем вам «Русская». Она сказала: «Вы знаете, это, конечно, чуть ближе, но тоже не совсем то. Потому что я же не русская. Вот у меня бабушка, дедушка — американцы». Они говорят: «Нет, об этом не может быть и речи, потому что «американка» — это значит потом можно попросить разрешение на выезд к родственникам, нет, «американка» — исключено. Думайте еще». Ну и в результате нашли компромисс — написали, что она «Негритянка», что тоже было очень сложно, потому что ей говорили: «Ага, «негритянка» — это, в общем-то, ближе к «американке». Сейчас вот все начнут сюда приходить, в паспортный стол, и говорить: «Запишите меня «негритянка». Но все-таки мама как-то доказала свою принадлежность к этой расе, и вот у нее стояло «негритянка». И мне тоже досталась та же самая национальность в пятой графе: «негритянка». Любопытно, что у мамы еще в метрике — мать была написана «американка», а отец ей написали «негер», и буква «е» аккуратненько была перечеркнута. Потому что, видно, впервые в жизни они вообще писали это слово. Вот и я родилась негритянкой. У меня с национальностью тоже были всякие приключения, потому что в школе, если вы помните, был журнал школьный, и помимо оценок сзади почему-то было написано, кто родители и национальность родителей. Так вот у моего отца, который был из Танзании, а Танзания тогда была колонией Великобритании, было написано: «Великобритания (племя «Пемба»)». И когда я приходила в школу, там во дворе хулиганила, все говорили: «Вы с ней поосторожнее, она из очень многочисленного и воинственного племени «Пемба». Поэтому со мной никто не связывался. А если говорить серьезно, как прошло мое детство, то, знаете, был, скорее, не то чтобы расизм, я не сталкивалась с расизмом, не могу сказать, что в те годы, не буду говорить в какие, но в те годы еще было неприлично быть расистом, было неприлично говорить грубые слова человеку с другим цветом кожи.
Дина Марголина: В вашем случае особенность происхождения была, что называется, полной и тотальной, ведь плюс к цвету кожи семья была еще частично еврейской, или же на фоне племени «Пумба» это уже померкло?
Елена Ханга: «Пемба».
Дина Марголина: «Пемба», простите.
Елена Ханга: Вообще-то моя бабушка Бялик, и мой прадед, который был раввином в Нью-Йорке, он очень-очень недальний родственник Хаима Нахмана Бялика. Но на тот момент цвет моей кожи как-то перебивал абсолютно все остальное. Не надо забывать еще, что у меня папа Абдула Касим, то есть во мне есть абсолютно вот все, полный набор: один раввин, другой был священником в баптистской церкви, а сама я вот видите… (смеется)
Дина Марголина: Скажите, вот как женщина, которая прошла путь чужого, не такого как все человека, как вы считаете, для достижения простого человеческого счастья важно ли связать свою жизнь с человеком таким же, как вы сами? Или это не самое важное?
Елена Ханга: Знаете, когда я была юной девой, нас было мало, но все-таки мы знали друг друга — людей афроамериканского происхождения в Москве. И все говорили: «Мы должны обязательно выйти замуж за африканца или за афроамериканца. Мы друг друга будем понимать, общность интересов». И очень многие уехали в Африку из наших. И в общем-то судьбы их не сложились. Большинство из них родили ребенка и вернулись в Москву. Я тоже поехала, правда, не совсем в Африку, в Америку, и первые несколько лет тоже искала спутника жизни одного цвета кожи со мной. И каково же было мое разочарование, когда я поняла, что людей все-таки объединяет не цвет кожи, а общая культура. Вот сколько раз парни, с которыми я встречалась, афроамериканцы, они говорили: «Ты не наша». И вот по какой причине: мы, например, входим в ресторан, мест нет, и нам говорят: «Вот тут есть замечательное место». Он смотрит — возле туалета. Ну, хорошо, ну место у туалета, подумаешь какой ужас, у нас в те годы вообще в ресторан не мог войти, если там взятку не дать, это были восьмидесятые годы. А я говорила: «Ну что, нормально», а он: «Мы не за то сражались, чтобы после этого нас сажали у туалета». И когда я понимала, что там такая глубокая история, и для него это очень оскорбительно сидеть у туалета в ресторане. А я этого как-то не чувствовала, потому что я прошла совсем другую историю, у меня совсем другие болевые точки, которые они не знали и не понимали. И, конечно, закончилось все тем, что я свою судьбу связала с обыкновенным «русским» парнем.
